— Не обязательно… Тем более что у нас, русских, вообще несколько иная восприимчивость к сложностям, а у данного пациента — в особенности. Чем быстрей мы его загрузим по максимуму, тем скорей он вернется к полноценному владению собственным телом.
— Нет, нет и нет! — горячился Освальд. — Вы же сами читали инструкции. Пока не выполнена досконально первая фаза — ни в коем случае нельзя переходить ко второй. Иначе происходит коллапс подаваемых через зрительные рецепторы образов, и вместо излечения мы получим окончательное и бесповоротное сумасшествие. В канадской палате виртуально — игровой терапии уже был такой случай, я же вам рассказывал. Неужели забыли?
— Помню. Но в то же время не стоит забывать, что пациенты у нас, как и симптомы заболеваний, совершенно разные. В Торонто больной перенес психологический стресс после продолжительного приема наркотиков. Здесь же — автокатастрофа. А это — совсем разные вещи.
— А вот и нет! Метод наших ученых цельный и един в применении ко всем. Иного толкования или перенастроек — не предполагает.
— Не соглашусь категорически! — перешел на несколько повышенный тон Аристарх Александрович. — Да вы и сами прекрасно понимаете, что нельзя одно и тоже лекарство в одинаковых дозах вводить всем больным без разбора!
Спор только разгорался, а главврач уже для себя все решил и продумал:
"Этого очкарика не переспоришь. Будет до посинения доказывать, что метод менять нельзя, иначе случится грубое нарушение договора. Кажется, они специально сюда такого фанатика прислали, ортодокса от психиатрии. Как он вообще к новому относится без презрения? А, ну да! Это же они сами изобрели и создали… Поэтому надо переходить на спокойный тон, делать вид что согласен, а действовать самому. Точнее говоря, привлекать в помощь кого-то из наших. Ну а коллегу постараемся отправлять на длительную сиесту. Хм! Пусть отдыхает… расслабляется…"
Как ни препирался бы Освальд, а Максиму — Адриано уже сегодня вечером предстоял внеочередной, более сложный этап лечения. В своей правоте господин Синицын был уверен на девяносто восемь процентов. Два процента он, как любой нормальный врач — циник — оставлял на непредвиденные обстоятельства.
