— Да, храбрый народ и величественное зрелище, — Наполеон слегка тронул шпорами бока своей небольшой, но сильной арабской лошади, которая сделала несколько шагов и снова остановилась. — Однако тут имеются и живые, — произнес император, указывая рукою на медленно поднимающихся перед всадниками людей в белых, перепачканных кровью и грязью кавалергардских мундирах. — Я подъеду к ним.
Не всем удалось встать, завидев императорскую свиту. Некоторые, привстав на колено, тут же рухнули наземь. Но остальные, человек десять, поддерживая друг друга, поднялись и попытались даже выпрямиться, как подобает истинным воинам.
— Кто старший? — прозвучал вопрос Наполеона.
— Я — полковник, князь Репнин, — произнес по-французски и сделал шаг вперед человек в окровавленном мундире.
Говоривший пошатнулся, но его тут же поддержал молодой офицер, тоже раненый, но, видимо, легко.
— Так это вы, князь, командовали кавалергардским пазком императора Александра? — обратился Наполеон к полковнику Репнину.
— Я командовал эскадроном.
— Ваш полк честно исполнил свой долг, — сказал Наполеон.
— Похвала великого полководца есть лучшая награда солдату, — ответил князь Репнин.
— С удовольствием отдаю ее вам, — произнес Наполеон и, чуть повернув голову, остановил свой взгляд на юном офицере, стоявшем рядом с Репниным. — А кто этот молодой человек подле вас?
— Штабс-ротмистр Каблуков Первый.
— Что значит Первый? Есть и Второй?
— Так точно, ваше величество, — пояснил Репнин. — А Каблуков Второй, тоже штабс-ротмистр, вот он, поодаль.
Император посмотрел на богатыря, который лежал на земле, широко раскинув руки.
— Прекрасная смерть! — воскликнул Наполеон. — Я прикажу отдать герою подобающие почести.
— К счастью, вы ошиблись, ваше величество, — вступил в разговор Каблуков-старший. — Мой брат жив, хотя он получил три сабельных раны в голову и две раны штыком в бок.
— Ах так! — подхватил Наполеон и, оборотясь к свите: — Немедля всем русским раненым и контуженным — врачебную помощь. А этому герою — в первую очередь. И поместить их не во временных шалашах, а в лазарете.
Кто-то из сопровождавших выдвинулся вперед:
— Сир! Как вашему величеству известно, тяжелораненых, то есть безнадежных, мы отдаем на попечение местных жителей. Прикажете сделать исключение?
Что-то переменилось в лице Наполеона, и оно обрело непроницаемо-каменное выражение.
— Поступите, генерал, так, как надлежит по вашему усмотрению.
Затем он бегло обвел взглядом недавних противников и снова обратился к полковнику Репнину:
