— Только не она, — усмехнулся Николсон и категорически мотнул головой. — Она — воплощенная респектабельность. Любому ночному визитеру она прочитала бы целую лекцию, назидательно грозя указательным пальцем, и отправила бы его восвояси, посоветовав стать более дисциплинированным и впредь вести себя достойнее. Но насколько я понимаю вместо подобной лекции был тихий, но оживленный разговор.
— У Уолтерса имеются какие-нибудь догадки, кто бы это мог быть?
— Совершенно никаких. Утверждает только, что слышал мужской голос и что сам чертовски хотел спать, а потому не стал особенно задумываться над происходящим.
— Понятно. — Файндхорн снял фуражку и вытер загорелую лысину платком. Было только восемь часов, но солнце уже начинало припекать. — Во всяком случае, у нас слишком много других забот, чтобы еще и об этом беспокоиться. Я просто не могу разобраться во всех сложностях. Такая странная публика. С кем ни заговоришь, каждый оказывается оригинальнее предыдущего.
— Включая мисс Драчман? — спросил Николсон.
— Боже милостивый, нет! Я бы их всех отдал за эту девушку. — Файндхорн вновь надел фуражку и медленно покачал головой. Глаза его глядели куда-то далеко. — Ужасный случай, мистер Николсон. Как ужасно изуродовали ее лицо эти чертовы мясники! — Взгляд его снова стал сосредоточенным, и он внезапно взглянул на Николсона. — Много ли правды в том, что вы говорили прошлой ночью?
— Немного. Я не очень в этом разбираюсь, но шрам стянется и затвердеет гораздо раньше, чем кто-то сможет что-нибудь с ним сделать. Кое-что, конечно, сделать можно, но ведь хирурги не волшебники.
— Черт побери, мистер, вы не имели права пробуждать в ней надежду на чудо. — Файндхорн был настолько близок к гневу, насколько это позволяла его флегматичная натура. — Боже мой, только подумайте о той минуте, когда она разочаруется в своих надеждах.
— "Ешьте, пейте и веселитесь",[3] — негромко сказал Николсон. — Вы еще надеетесь, что когда-нибудь вновь увидите Англию, сэр?
Файндхорн уставился на него, сведя брови к переносице, затем понимающе кивнул и отвернулся.
— Забавно, что мы все еще мыслим категориями мирной и нормальной жизни, — пробормотал он. — Извините, мой мальчик, извините. Я как-то ни о чем серьезном не успел задуматься с тех пор, как поднялось солнце. Маленький Питер, сестры, все остальные... но главным образом ребенок и эта девушка. Не знаю даже почему. — Он помолчал, оглядывая безоблачный горизонт, и сообщил с категорической непоследовательностью: — Замечательный сегодня день, Джонни.
