Действительно, что делает одну или одного — милым, самым дорогими в мире, ради кого человек переступает через сильнейший животный инстинкт самосохранения и готов отдать собственную жизнь, чтобы защитить любимого? Почему все остальные меркнут по сравнению с избранником, хотя на самом деле они, порой, гораздо красивее, умнее, привлекательнее его? Может, дело вовсе не в избраннике, а в том, какой именно образ создало воображение влюбленного?
Я не зря спрашиваю это. Я пытаюсь понять действие "Галатеи". Понять, чтобы еще раз предостеречь: создаваемые ею миражи стократ сильнее реального восприятия. Я до сих пор чувствую вкус губ и запах Галиных волос, хотя никогда не целовал ее на самом деле; мной до сих пор владеет помрачающая разум скорбь по утраченному чувству неизмеримой и неисчерпаемой любви… которой в действительности не было. Но что с того? Она живет во мне, и отныне знаю: даже если бы я остался жив, то не смог бы полюбить ни одну женщину, потому что ни одна реальная женщина не сможет подняться до уровня мечты.
И все-таки я попробую еще раз восстановить в себе то половодье чувств. Мираж зовет меня, манит, как ручей в минуту нестерпимой жажды.
Какую любовь подарила мне "Галатея"?.. Безграничную. Бескрайнюю. Неисчерпаемую. Она вместила в себе все — от звериного хохота питекантропа, до вдохновения создателя музыкальной симфонии. Только так я и могу определить: во мне словно соединились воедино миллиарды любовей тех, кто жил и кто еще будет жить на Земле. Была она светлой, эта моя феерическая любовь? Нет, она была как радуга — от черных вспышек яростной ревности, до розовой глупости; во мне жили Ромео и Отелло, раб и Цезарь, Дон-Кихот и Дон-Жуан; я был способен и убить свою любимую, и отдать за нее жизнь. Казалось бы, к кому мне ревновать, если я самый сильный, самый красивый, самый умный? А я ревновал ее к солнечным лучам, которые ласкали ее золотистую кожу; к ветерку, который трепал ее платье; ревновал ее к самой себе, если она задумывалась хоть на мгновение. Но то были мимолетные приступы ярости, — видимо, просто необходимые в любви, чтобы после них радость и приподнятость были еще ярче.
Я кончаю. Меня зовет к себе сладкое забвение, непреодолимый яд. Мне все труднее сдерживать себя. А я еще должен рассказать все до конца.
Только неделя прошла с тех пор, как я впервые включил "Галатею". За это время я не спал ни часа и спать не хочу. Может, я сплю во время действия аппарата? Не знаю. Не хочу я и есть: только два часа назад силой заставил себя проглотить два куска консервированной ветчины. Я НЕ ХОЧУ НИЧЕГО. Меня ничто не интересует. Только одно желание трепещет в груди: быстрее! Быстрее кончай и включай "Галатею"!
