— Ну, Дмитрий, пошли теперь париться,— сказала она сыну, собирая белье на стирку.
— А папка парился? — нахмурил белесые бровки Митька.
— Парился. Митя, парился. Да еще как, нам с тобой не чета.
— А братка?
— И братка парился.
— А городской братка тоже парился?
Вздохнула Пелагея Ильинична, погладила Митьку по голове и грустно сказала:
— И он парился, Митя. Мужики завсегда парятся, и ты ведь у меня мужик?
— Мужик,— подумав, твердо ответил Митька.— Я большой вырасту.
— Вот и хорошо. Будешь меня на лодке катать да песни распевать.
Управившись с Митькой и уложив его спать, Пелагея Ильинична и сама взялась попариться. Поддав парку, забралась на полок и вольно легла, чувствуя, как проникает тепло до самых косточек. Подслеповато светился в оконце каганец, потрескивали остывающие камни, и не заметила Пелагея Ильинична, как сморило ее, увело в сон. А когда открыла глаза, обомлела. Стоял над ней Гараська в чем мать родила и по-давешнему, как в лесу, усмехался. Может, думал, что и здесь он нужен, что и здесь она от его помощи не откажется.
— Не жалко парку, Пелагея? — спросил Гараська шепотом и потянулся к ней.
Опомнилась Пелагея Ильинична, вскочить хотела, но Гараська проворней оказался: придавил ее к полку и рукой по груди шарит, а что там шарить, когда все на виду. Ну, а потом просто было, двинула она его по мужскому месту, и скатился Гараська с полка, застонал, что тебе зверь какой-нибудь. Схватила Пелагея Ильинична чугунок с кипятком и окатила бы, да выскочил Гараська в предбанник. Потом уже и смех разобрал, когда он
одежку свою выпрашивал. А и дура была, что отдала, пусть бы голяком домой
топал да объяснил там, из каких таких гостей он вернулся.
А на другой-то день и накатилась беда на Пелагею Ильиничну с Митькой — пришла похоронка на Самого. Ох, век бы не помнить той минуты, когда принимала эту похоронку и уже по лицу почтаря знала, что за весточку он принес ей сегодня. Не знала только — который...
Хлопнула калитка на улице, и Пелагея Ильинична вздрогнула, очнулась от дум своих, прислушалась и узнала быстрые Любавины шаги.
Любава вошла, раскрасневшаяся с мороза, белый заячий платочек на бок сбит, темная челочка на правую бровь высыпала. Круглое личико ее, все больше печалью обозначенное, теперь радостью светилось, а от ладной фигурки — в самом соку девка-то — так и веяло силой и статью русской, так что Пелагея Ильинична и залюбовалась невольно невесткой.
— Ты, дева, аль с новостями хорошими? — полюбопытствовала Пелагея Ильинична.
