Славик открыл глаза и снова произнес, пробуя на слух: «…человека человек». И вдруг чей-то голос помимо его воли, но внутри него, тихо воскликнул: «Господи… Господи… да как же это…»
Смыслы множились, ускользали от понимания, выплывали новые. При многократном повторе два слова, два человека – владыка и раб – непостижимым образом слились в одно невероятное, мифическое существо, в трудно представимый, замкнутый на самом себе организм – человекочеловек.
Славик замолчал окончательно.
Несколько мгновений стояла тишина, а потом Эмочка подскочила, хлопнула в ладоши и велела читать следующему, отвлекая общее внимание от Славика. А он, сидя в своем углу, вдруг почувствовал необыкновенный душевный подъем, почти экстаз, сопутствующий внезапному озарению, как с ним было на днях, когда он, преодолевая себя, читал коричневую тетрадку.
Ему приходилось опускать непонятные слова и целые фразы на других языках, домысливать, воссоздавать то, что осталось на вырванных страницах, а главное – воодушевляться чужой жизнью, которая, стало вдруг казаться Славику, была брошена ему, как спасательный круг. И теперь благодаря внимательному чтению, благодаря довоображению целого по фрагментам, – жизнь эта, пусть трудно, но усваивалась, становилась своей.
__________
<Все свободное время мы гуляем по городу, иногда заходим в музеи. Мы как будто родились для этих прогулок.
В апреле мы спускались к реке, шли вдоль освещенных солнцем нижних набережных, иногда Рита прижималась к прогретой каменной стене, она прижималась к ней грудью, раскрытыми ладонями и щекой, и, блаженствуя, закрывала глаза.
Теперь мы частенько отправляемся на восточную окраину города, в сторону Шарантона, туда, где Марна впадает в Сену, чтобы проверить, как поживают лебеди. Они плавают у самого берега. «Знаешь, в детстве я думала, что это такие специальные русские птицы. Царевна-лебедь и все такое…» Рита смеется. И потом, без всякого перехода: «Ты такой красивый». И обнимает меня. «Ну и что, что я чуть выше. Мы одной масти, и отлично смотримся рядом. Интересно, если у нас будет ребенок, он будет синеглазым в меня или в тебя кареглазым».
Мы идем, и она говорит разные смешные вещи. От некоторых у меня дух захватывает. «Я люблю твое лицо, – говорит она. – Особенно когда ты сочиняешь свои стихи и когда хочешь меня».
Во второй половине дня солнце светит нам в спины. По нашим теням невозможно понять, кто мы и сколько нам лет, старики мы, прожившие вместе жизнь, или совсем юные люди, которые, может быть, расстанутся завтра навсегда. Прошедшее настоящее продолженное.
