— Вы что, язык проглотили? Эй! — сказала она хриплым голосом: рабы в каменоломнях млеют от вожделения, они закатывают глаза, они пытаются спастись, но штольни обвалились. — Землетрясение. Покрытые пылью губы из брусничного джема. Иссеченные плетьми спины невольников. — Темница распахивается: свет!
— Я из центрального агентства по мировым рекордам, — вымолвил Клокман. — Добрый вечер. Моя фамилия Клокман!
— Вот как! Меня зовут Рагуза. Проходите. И снимите ваши наручные часы.
У Клокмана было такое чувство, словно он набил рот холодной манной кашей.
Или песочным кексом. Хруст на зубах. Он повиновался.
Луна.
Величайшее здание в мире.
Снова послышались звуки мандолин.
Из распахнувшегося шатра.
Отступать было уже поздно. За ним бежали собаки.
Их тени.
Они бежали рысью.
— Вот мое царство! — сказала Рагуза.
Он взглянул мимоходом на солнечные диски, которыми был украшен скат шатра, и они напомнили ему застывшие нимбы. А вот плечики у Рагузы показались ему аппетитными.
Вперед!
Туфли у Рагузы имели особую конструкцию: это были туфли на высоком каблуке. В подошву и набойки на каблуках были вмонтированы ролики от конторской мебели. На них она и катилась.
У нее были крупные бедра.
Внутри шатер сразу показался Клокману куда более просторным, чем он ожидал. Ему почудилось, что изнутри шатер был раза в два больше, чем снаружи. Толстые несущие опоры, мачты, чуть ли не в два обхвата, поддерживали купол. Их верхушки терялись в серой мгле: шатер был плохо освещен, можно сказать, погружен во тьму.
По коридору плелись гуртом свиньи. Пахнуло навозом. Их розовые спины растаяли во мраке.
Высоко наверху, на ярко освещенном балконе расположились музыканты.
В глаза бросался только длинный ряд желто-оранжевых мандолин.
Музыканты выстроились в шеренгу: возглавляли строй большие басовые мандолины, за ними следовали альтовые мандолины, размером поменьше, потом — маленькие удобные теноровые мандолины и, наконец, совсем крошечные мандолины сопрано, которые походили на божьих коровок с блестящими надкрыльями.
Но еще больше его заворожило другое: пальцы музыкантов, сжимающие перламутровые медиаторы, в бешеном ритме прыгали по струнам мандолин, вернее, даже не прыгали, а вибрировали, как бывает при треморе.
Музыка звучала все громче, затем плавно затихала и вновь набирала силу. У Клокмана даже мурашки по коже пробежали.
— Ты попал в другой мир, друг мой, — сказала Рагуза. — Тут властвуют другие законы.
Клокман немного испугался, но, стараясь не подать виду, возразил:
