В рассказе Пуланжи Жанна предстает перед комендантом Вокулера как пророчица, чьи советы, предостережения и предсказания носят самый общий и неопределенный характер, оторваны от реальной ситуации и ориентированы на неблизкое будущее. Она не просит у Бодрикура помощи, не добивается немедленной встречи с дофином и сама намерена действовать не ранее, чем через год. Приняв дату прихода Жанны в Вокулер, названную Пуланжи, мы тем самым принимаем и определенную концепцию ее личности.
Однако такое представление о Жанне находится в разительном противоречии со всем тем, что мы знаем о ней из множества других источников. Многочисленные исследования с полной очевидностью показали, как глубоко заблуждался А. Франс, видевший в Жанне «бедную галлюцинантку», которая жила в мире собственных иллюзий и грез, принимая советы руководящих ею церковников за волю бога. Напротив, одним из самых примечательных свойств ее личности было чувство реальности, которое ей никогда не изменяло. Как бы ни была она мистически настроена и глубоко убеждена в том, что действует по велению бога и святых, она всегда, при любых обстоятельствах, соразмеряла свои действия с условиями места и времени, и все ее поведение неизменно отличалось практической целесообразностью.
Явиться к коменданту Вокулера — для Жанны значило сделать самый решительный шаг в своей жизни. И для чего? Для того, чтобы объявить о своей грядущей миссии? Этот поступок плохо совмещается с достоверным психологическим обликом Жанны.
Нет оснований подвергать сомнению самый факт присутствия Пуланжи при первой встрече Жанны с Бодрикуром. Нет также причин думать, что он исказил содержание их разговора. Сомнение — пока что психологического порядка — вызывает названная им дата (май 1428 г.), а также упоминание о том, что Жанна после этого вернулась в Домреми.
Встанем теперь на точку зрения тех биографов, которые полагают, что в показаниях Пуланжи фигурирует неверная дата и что описанная им сцена происходила в действительности не в мае, а значительно позже, в конце 1428—начале 1429 г., т. е. уже после того как англичане осадили Орлеан. В этом случае все поведение Жанны предстает в совершенно ином свете. Становится понятным, почему она просит передать дофину, чтобы он «хорошо держался» и «не вел войны со своими недругами»: не нужно рисковать до того, как ему поможет сам господь. И наконец, середина великого поста — это уже не далекая загадочная веха, но реальный и близкий срок. Иначе говоря, смутное предсказание превращается в ясный замысел.
