При других обстоятельствах, его история могла бы на этом и закончиться, но вмешалась божественная сила (та, что так долго уберегала от всех покушений, рождённого в деревне Рансхофен и, до тысяча восемьсот семьдесят шестого года, носившего фамилию матери Шикльгрубер), которая направила именно этой дорогой, именно в этот день и именно в эту минуту, известную деревенскую знахарку Агрипину Фёдоровну с мужем Афанасием Георгиевичем. И, к счастью, на телеге.
Нашли, перевязали, перевезли, выходили.
Так, до конца войны, Сёма у них и прожил. Затем переехал в прореженный и голодный Киев, потом в Москву, удивительно быстро забывшую небесные аэростаты, после постепенно перебирался всё дальше и дальше вглубь страны, пока, наконец, окончательно не осел в маленьком городке на Урале, что в расстоянии двенадцати часов на поезде, от завода, произведшего орудие смерти, виновника его пожизненного дефекта.
Но он об этом, естественно и не догадывался.
О собаке Семён Семёнович узнал случайно – сосед по лестничной клетке, что трудится в кирпичном цеху, во время вечернего, после рабочего перекура между этажами, рассказал, как, день назад, нашли Муху с разбитой головой, лежащую в луже из своей собственной крови. Первое время подумали на шпионов, быстро проверили всё и вся, и, обнаружив, что ничего не пропало, как-то быстро все успокоились. Тем более – это там, в Москвах, двуличные капиталистические твари попрятались, а тут то, на северах, где «Медведи на велосипедах и снег по шею», чего им делать?
А что до собаки – она же не человек, пожила и хватит. Герой-то бывший, а стране настоящих подавай.
Железная логика.
Для всех, кроме одноногого участкового.
Во-первых – совершенна несправедливость к живому существу (детская твердолобость хоть и обтесалась жизненным опытом о временной абразивный камень, но при этом, как не крути, осталась), а во-вторых – это расследование. Настоящее расследование, которое неизвестно когда ещё повторится.
Да и повторится ли?
В каждой деревне/городишке есть свой Анискин, а на каждого Анискина есть свой Фантомас.
Семён Семёнович необыкновенно взбодрился, сбросил с себя, уже ставшую родной, кожу обыденной заплесневелости, отодвинул, лет пять как вышедшие на первый план, ночные боли в спине, однажды продутую, и впоследствии на всю жизнь защемлённую шею, давление в мозгу, реагирующее на резкую смену погоды и обветренную правую ладонь, которая периодически, в кровь, трескалась на ребре, делая ежедневный кроссвордный ритуал достаточно болезненным.
