Он ожидал увидеть кого угодно, вплоть даже медведя на моноцикле лихо перебирающего струны балалайки, но явно не священнослужителя.
Это был очень худой мужчина его возраста, одетый в потемневшую от времени, местами залатанную, бесформенную куртку, из-под которой, до самых пят, спускался чёрный подрясник, скрывающий сапоги. На голове, не клеящаяся с образом, меховая шапка и, положенная для данных субъектов, густая, длинная, уже посидевшая борода.
Попросился войти.
Зайдя в дом, священник произвёл не шуточный эффект на Марину, которая тут же засуетилась, накрывая на стол.
Гость от «Отобедаете?» не отказался.
Ели молча, мало, медленно – одни были сыты (трапезничали меньше часа назад), другой был приверженцем аскетизма.
Первым, словесную тишину нарушил Павлик, задав не особо деликатный, но уже давно пропитавший воздух вопрос – «А вы кто?». В ответ был награждён шиканьем смущённых родителей и долгим подробным рассказом незнакомца.
Приведу его в достаточно краткой форме.
Своё настоящее имя Отец Илларион, предпочитает больше не употреблять, и безуспешно старается искоренить его из своей памяти. В своей прошлой, до православной жизни, он совершил много ужасных поступков, от которых, по его утверждению, отмыться невозможно. Затем, осознав всю гнилость своей души, он, в начале девяностых годов прибился, к Верхотурскому Свято-Николаевскому монастырю, только-только возвращенному государством Русской православной церкви и в котором ещё оставались следы от колонии малолетних преступников, что находилась там при советской власти. Сначала трудился разнорабочим, служкой, потом, видя его стремление к познанию и службе, перевели в пономари, затем в псаломщики, дьяконы, протодьяконы… в итоге, с удивительной для него самого скоростью, он был назначен Пресвитером. Дальше бы больше, но два года назад, Илларион стал свидетелем того, как молодой звонарь Фёдор, за неизвестно какой надобностью, перевесился через металлическое ограждение на колокольне восстановленной Спасо-Преображенской церкви и, не удержав равновесия, рухнул вниз, насмерть разбив голову об перила крыльца.
Старые демоны вернулись.
В ответ, чтоб заглушить их оргическую животную вакханалию, священнослужитель, по собственному настоянию был пострижен в малую схиму, получил новое, третье в своей жизни имя и дал четыре обета.
Но мантийное монашество продолжалось всего лишь девять месяцев – прошлое, так яро воспылавшее, уходить не собиралось.
