Ведь перед поэтом стоял великолепный смуглый великан, одетый причудливо и странно, какой-то султан из «Тысячи и одной ночи», с добродушным блеском в черных глазах, старый ветеран, смелый до конца богатырь. Он — представитель силы России, славный генерал Отечественной войны, командир гвардейского корпуса, лихо воевавший против Наполеона, никогда не боявшийся пуль, смеявшийся над пулями, щедрый, как Крез, любимец всей армии.
Про него же в двенадцатом году пел учитель Пушкина Василий Андреич Жуковский в «Певце во стане русских воинов»:
Наш Милорадович, хвала!
Где он промчался с бранью,
Там, мнится, смерть сама прошла
С губительною дланью.
И ему будет лгать Пушкин? Ведь он же прав! Прав! Поэт вскинул курчавую голову, синие глаза его засветились.
— Граф! — сказал поэт… — Это не даст того, в чем ваша нужда… Никого никуда не посылайте… Прикажите дать мне бумаги, перьев, чернил — и я сам напишу здесь все…
Пушкин стоял, как у барьера на дуэли с самой царской властью.
Милорадович протянул ему руку.
— Ого! Это по-нашенски! — воскликнул восхищенно он. — По-рыцарски!
Маленький Давид сразил огромного Голиафа. И Голиаф звонил адъютанту:
— Бумаги, перьев! Да налей ты, ротозей, Христа ради, в чернильницу-то чернил. Высохли! Смотреть за вами надо!
Пушкин писал долго и написал все, что разлетелось из-под его пера, что бродило по Руси, давая знать людям, что есть поэты, говорящие правду. Граф брал непросохшие листы, читал, переспрашивал, ахал… Качал головой. Отпустив Пушкина, одевшись, поскакал во дворец, положил на стол перед царём кипу стихов.
— Государь! — сказал он, — Вот все стихи Пушкина. Не читайте их! Он не заговорщик! Он — рыцарь!
И путаясь, многословя, повёл рассказ, как было дело.
Глаза царя сверкнули льдом.
— Что ж с ним делать?
— Государь! Я уже от вашего имени объявил ему прощенье…
Царь нахмурился.
«И что ж, на самом деле, не выгоднее ли быть милостивым? Преследовать юнца смешно!» — вдруг подумал он. И просветлел.
— А не рано? — спросил только царь. — Ну, пусть едет, послужит где-нибудь подальше! Как ты думаешь, а?
И шестого мая Пушкин рано утром выехал по Белорусскому тракту, с ним ехали провожавшие друзья-лицеисты — Дельвиг и Яковлев. В Царском Селе весело пообедали, хлопнули пробкой шампанского, расстались. Лошади поскакали…
Пушкин скакал на перекладных один со своим Никитой. Поэт ехал в Екатеринослав не как ссыльный, а как правительственный курьер, везя запечатанный пятью сургучными печатями синий казенный пакет.
