— Ты мене спутал, — упрямо повторила она. — Я тэбэ нэ бачыла николы.
Виктор залепил ей оплеуху. Она упала, но тут же поднялась на ноги, обреченность в ее глазах сменилась ненавистью.
— Не сдох, савецкий, — женщина плюнула в него кровью, но не попала. — Шо ж ты теперь хочешь? — она вдруг ухватила стоящий у стены дрючок, размахнулась. Ударить Виктор ей не дал, снова сбил с ног оплеухой. Люда покатилась по земле, пачкаясь в пыли, попыталась встать, но руки не удержали, и она ткнулась лицом в пыль. Платок сбился с ее головы, обнажив темные, давно не мытые волосы, Она снова сделала безрезультатную попытку встать и горько рыдая скорчилась в пыли.
— Вить, ты чего это? — в дверях, показался Палыч. На руках у него сидел карапуз лет двух-трех, за штанину техника держался другой, постарше, лет пяти-шести, чумазый, в замызганной рубашке до колен.
Увидев картину во дворе, меньший карапуз поднял ор, больший кинулся на Виктора.
— Не тронь тетьку, уйди, уйди, хад.
Маленькое, тщедушное тельце врезалось Саблину в ногу, бессильно осело в пыль и кинулось к распростертой Людке.
— Теть Люд, шо з вами, теть Людь взтавайте…
Она пыталась подняться, но сил не было. Кровь и слезы на ее лице запорошились пылью, одежда тоже. Людка сейчас сильно напоминала грязную кучу тряпья. Дите вцепилось ей в одежду и из глаз его лились буквально ручьи. Виктор смотрел на все это с ужасом. В душе всколыхнулось что-то давным-давно забытое, но оттого не менее горькое и страшное.
— Вить, да ты чего творишь, паскудник? — Палыч пошел вдруг пятнами. — За что ты ее так?
— Это она меня немцам сдала, — убежденность в своей правоте почему-то поуменьшилась.
Палыч задумался, закряхтел. Ребенок у него на руках заходился ором, и он его отпустил. Оба карапуза сразу же прилипли к распростертой Людке.
— Тогда… не знаю, — задумчиво сказал он. — Но бить, точно не стоит. Напиши куда следует, пусть посидит лет несколько, подумает. Детей в детдом сдадут, не пропадут они…
Людка при этих словах завыла. Вставать она уже не пыталась…
— Дети твои? — рявкнул Виктор. — Отвечай, паскуда! — он чувствовал себя неловко. Желание осуществить справедливое возмездие стало почему-то казаться неправильным.
— Подобрала, — обреченно ответила она. — Родители их померли. А своих Бог не дал…
У Виктора внутри все бушевало. Нужно было пристрелить или сдать в органы эту тварь, но что-то внутри не давало, сопротивлялось. Может, воспоминания о детдоме? Он не знал.
— Пойдем, Палыч!
