Тогда почему он заставляет нас чувствовать себя одинокими, почему его правящая рука забирает родных, оставляя в полном одиночестве? Пусть Господь сам живет один, если ему так этого хочется, но пускай не трогает семьи.
Вернер не стал переубеждать. Спорить в этот момент было бессмысленно.
– Как мама?
– А как ты думаешь? Ей чертовски худо, ведь вчера главная часть ее сердца остановилась.
– Ладно, пойдем лучше в «Старую госпожу».
– Как скажешь. Да и я бокальчик другой выпью. – Вернер чувствовал, что его организм капризно требует алкоголя. Он не мог объяснить это подсознательное стремление напиться, но это потребное желание залить свою душу спиртным подступало к горлу, окутывало всю его сущность. Юноша боялся признаться себе в этом, и каждый раз отказывался от дурной идеи. Неправильным ему казалось тянуться к стакану, когда на душе депрессия скребет когтями. В этом он видел слабость, но слабым он сам себя считать не хотел.
Длинной дорогой через главный городской бульвар Вернер то и дело смотрел на Герхарда. Ему показалось, что даже кожа на лице Герхарда изменила свой цвет с румяного на грязно-желтый оттенок. Вернер понимал, что вокруг его друга сейчас не существует никакой жизни. Весь мир для него теперь растоптан, а будущее кажется еле ощутимым. Пока шли – молчали.
В назначенном месте ребят уже ждал Отто, их общий друг. Он занял столик возле стены и, увидев вошедших, встал их поприветствовать.
– Как ты, Герх? – Отто уже был в курсе семейного несчастья.
– Отвратительно, если хочешь знать. Хочу утопиться в самой зловонной яме. Лучше закажи нам пива, Отто. Я хочу расслабиться. Теперь я могу это делать без опасений, что дома получу оплеуху…
– Как скажешь.
В баре царила смешанная атмосфера. За соседними столиками шли возбужденные беседы по большей степени о войне. Десятки голосов сливались в один монотонный гул, из которого невозможно было разобрать отдельных речей.
Разговор у друзей не клеился, пока не принесли пиво. Герхард совсем был раскисший и не желал ни о чем разговаривать. Но, отпив полкружки, он все же начал говорить:
– Я не знаю, как мне жить теперь. – Произнес он, держа обеими руками стакан пива. – У меня из мыслей не выходит папина смерть. Мне страшно, когда я представляю себе это. Он ведь был там совсем один.
– Эта война – полная чушь. – Сказал Отто. – Мой отец приезжал недавно в увольнительную. Мы с матерью снова проводили его на поезд, в очередной раз прощаясь. И я почему-то старался запомнить каждую его эмоцию, сохранить в памяти всякую прорезь на лице, на случай если он не вернется. Больше всего на свете желаю, чтобы он вернулся, но подсознательно все же прощался с ним. Эмоции матери даже передать невозможно. Мой отец, простой рабочий, должен страдать по чужой вине. По-другому политики просто не способны решать свои проблемы.
