- Катя сегодня приедет, - говорила мать, утирая слезы. А потом, повернувшись к Марату, объясняла: - Катя – дочка моя, Лёшина сестра.
Отец гладил пальцем боевые сыновы медали.
У Марата сердце зашлось, и он заспешил попрощаться. А уже из автобуса набрал телефон соцзащиты:
- Григорьич, осталась у нас еще квота на квартиры? Запиши: однушку - Шумилину, ветерану боевых действий. В доме с пандусами. Колясочник парень.
- Зачем, Марат Альбертыч? – спросил один из ехавших рядом парней. – Приняли же родители.
- Ты порожки в доме видел? – сказал Марат. – А дорогу к туалету? Двадцать пять лет парню. Полгода в доме просидит, в помойное ведро «походит», а потом – в петлю! Нет, он – живой, хороший, хочет жить. Надо спасать пацана!
И сейчас Чегодаев смотрел на Кэпа внимательно и серьезно:
- Давай с работой помогу. Профессия-то есть?
- А! - махнул рукой Кэп. – Я ж – сельский. Закончил колледж на тракториста-машиниста. Теперь это – мимо! А могу – диспетчером на телефон. Для интернет-магазина базу на компьютере вести. Ну или руками что-то делать сидя…
Марат достал смартфон:
- Диктуй свой номер. Обещать не обещаю, но – попробую.
Тёма приехал вечером и с порога на Кэпа «наехал»:
- Алёш, как это называется? Ты предупредить меня не мог, что вы придёте?
- Это тебе «алаверды» за протез! – засмеялся Кэп. – Ты ж меня не предупредил, что там будет. И вот тебе – ответка. Как заведующая-то? Очень злилась?
- Ага! Но – сдалась. Три палаты мне вернули. Буду вести стационар, как и раньше. А что за мужик с вами был, в пиджаке?
- Понравился? – ревниво вскинулся Кэп. – Это из совета ветеранов, Ильясов земляк.
- Фу на тебя: «понравился»! – фыркнул Тёма. – Он – старый. У меня вон есть моложе! – он положил ладонь на Кэпово плечо. – Покормишь, нет? А то так пить хочется, что переночевать негде…
* * *
К Тёмкиным ласкам Кэп привык. Не быстро, не сразу. С затаенными страхами и внутренней борьбой. Врал сам себе, что в эти минуты представляет рядом с собою девчонку. Проводив Тёму, брался через силу дрочить на бабское порно.
А сам «руки распускать» в постели и вовсе стеснялся. Но – хотелось же! Манило. И удержаться от этого не было сил. В те вечера, когда Рыжий оставался на ночь, Кэп укладывал его к себе на плечо и касался неспешными пальцами выпирающих ключиц. Артём зажимался, как целка. Не мог забыть, как дрожь пробежала по Алёшиным плечам, когда он впервые коснулся ладонью его плоской мужской груди. Боялся, что Лёшку переклинит, что дойдет куда-то там, «в мозжечок», что Тёма – не женщина, что – «нельзя» и что – «больше не хочется»…
