Лучшей матери, чем эта женщина, Мартин и представить не мог. Она была нежной и заботливой, с ней людям было спокойно и уютно. Больше всего ему хотелось положить голову ей на плечо и разрыдаться, но он не мог этого сделать. Если он сейчас заплачет, то уже не сможет остановиться.
— Я разогрею булочки, — предложила Анника, доставая пакет из морозилки. — Вчера испекла. Думала еще принести на работу.
— Разве в твои служебные обязанности входит снабжать нас выпечкой?
— Хм… Зная Мелльберга… думаю, если почитать контракт, то наверняка где-нибудь мелким шрифтом написано: «Обязана снабжать участок свежим хлебом домашней выпечки».
— Конечно же. Без тебя и булочной Бертиль не протянул бы и дня…
— Разве ты не знаешь, что Рига посадила его на диету? Паула говорит, что дома у них теперь только зерновой хлеб и овощи…
— Хотел бы я это увидеть! — рассмеялся Молин. Приятно было смеяться после стольких переживаний.
Микроволновка пикнула. Анника выложила булочки на блюдо и поставила на стол.
— Готово. Теперь давай рассказывай, что тебя так гнетет. Я уже давно заметила, что что-то не так, но ждала, когда ты сам расскажешь.
— Не хочу грузить тебя своими проблемами, но… — Он, к своему ужасу, всхлипнул.
— Глупости. Я всегда готова помочь. Рассказывай.
Мартин сделал глубокий вдох.
— Пия больна, — выдохнул он. Слова эхом разнеслись по комнате.
Анника побледнела. Видно было, что этого она не ожидала. Молин повертел кружку в руках, и внезапно его прорвало:
— Она уже давно чувствует усталость. С тех пор, как родилась Тува. Сначала мы думали, что это обычная усталость, связанная с рождением ребенка. Но Туве уже скоро два, а Пие становится только хуже. А недавно она нащупала на шее узелки…
Анника прижала руку ко рту. Она внезапно поняла, что последует дальше.
— Пару недель назад я пошел с ней на осмотр и по глазам врача догадался, что дело плохо. Ее сразу направили на обследование в Уддевалу. Завтра врач должен сообщить ей результаты анализов, но мы уже знаем, что он скажет… — снова всхлипнул Мартин, утирая слезы.
Анника протянула ему салфетку:
— Поплачь, тебе станет легче.
— Это несправедливо. Пие только тридцать. Тува такая маленькая… Я посмотрел статистику, и она не обещает ничего хорошего. Пия храбрится, но мне страшно. Так страшно, что я не могу разговаривать с ней. Мне больно ее видеть, особенно с Тувой. Я не могу смотреть ей в глаза. Я чувствую себя беспомощным трусом.
Молин больше не мог сдерживаться. Закрыв лицо руками, он громко зарыдал.
