— Но что он имел в виду, упоминая о возложенном на вас доверии? — не унималась она.
— Когда один человек просит другого стать его душеприказчиком, он выражает ему доверие, — ответил я.
— Вы стараетесь представить случившееся в выгодном свете, — сказала она, — потом я буду благодарна вам за это объяснение, но я уверена, в душе вы думаете иначе. И больше никогда не будем об этом говорить.
Однако через несколько лет нам все же пришлось об этом говорить. Здесь не было моей вины, видит Бог, я не хотел причинить ей новых огорчений.
Глава IV
Я заключаю сделку
Я понял, что опять ошибся с этой клубникой. Крохотный мирок — Боже, что за игрушечный мир окружал Фэри-Уотер — с редким даже для более узкого круга единодушием признал три факта: во-первых, что капитан Тревор, бессовестно обращавшийся с женой при жизни, еще хуже обошелся с ней после смерти; во-вторых, что она, в отличие от других женщин, не будет страдать от наложенных на нее ограничений; в-третьих, что у нее, слава Богу, есть родственник — то бишь я, — который своим приездом и советами способен облегчить ее тяжелое положение.
Предварительно маленький мирок узнал мое мнение по этому и множеству других вопросов, и мы пришли к взаимному согласию.
Что до Мэри, то мысль о том, что смерть ее мужа как-то отразится на моих посещениях, просто не приходила ей в голову.
Она звала меня Стаффорд, мальчики — дядя Стаффорд, малышка — дедушка Стаффорд, и если б я вдруг вознамерился переселиться к ним навсегда, она наверняка не усмотрела бы в этом ничего предосудительного.
К тому же, со смертью Джеффри бывать в Фэри-Уотер стало приятнее. Однако мои посещения омрачались тем, что у старшего мальчика появились признаки какой-то непонятной для всех и даже для здешнего врача болезни, которая не могла нас не тревожить.
— Если не изменить лечения, мальчик останется хромым на всю жизнь, — сказал я Мэри, когда мы прогуливались по парку. — Но что предпочесть? По-моему, нужно показать его первоклассному доктору.
— Делайте все, что сочтете нужным, лишь бы мой дорогой: мальчик поправился, — ответила она. — Я не могу глядеть на него без угрызений совести. Он расплачивается за мое преступное волнение в первые месяцы замужества. Я в этом не сомневаюсь.
Миссис Тревор говорила с такой уверенностью, что целому консилиуму врачей вряд ли удалось бы ее переубедить.
Поскольку я не отношусь к числу этих почтенных мужей, то я и не пытался. Прежде всего потому, что она была матерью. Всей своей душой, всеми мыслями и надеждами она была связана с детьми, и если ей нравилось винить себя в болезни своего первенца, не стоило лишать ее этого удовольствия.
