Зачем, о счастии мечтая,
Ее зовем мы: гурия?
Она, как дева, – дева рая,
Как женщина же – фурия.
«Фурия». Нечто безобразное и отталкивающее. И это – о первой красавице Пятигорска! Впрочем, в другом экспромте, обращенном ко всем сестрам Верзилиным, «Розе» достались куда более обидные строки:
За девицей Emilie
Молодежь, как кобели…
За кем бегают кобели? И приятно ли девице такое сравнение?..
Правда, по поводу экспромтов нет единого мнения, что писал их сам Лермонтов, хотя большинство лермонтоведов не отрицает этого. Но, даже если исключить ядовитые стихи, найдется и еще немало злых и обидных замечаний, шуточек, насмешек, которые, как говорит сама Эмилия, доводили ее чуть ли не до слез. Так, прославленную красавицу поэт дразнил «Верзилией», соединяя начало фамилии отчима и окончание ее имени. Надо полагать, в те времена высокий рост девушек ценился не столь высоко, как ныне, и потому прозвище, которое можно уподобить и более грубому – «дылда», – конечно же, давало Эмилии серьезный повод для обид.
Известны нам и слова Лермонтова, задевавшие женское достоинство Эмилии. В воспоминаниях Я. Костенецкого читаем: «Однажды пришел к Верзилиным Лермонтов в то время, как Эмилия, окруженная толпой молодых наездников, собиралась ехать верхом куда-то за город. Она была опоясана черкесским хорошеньким кушаком, на котором висел маленький, самой изящной работы черкесский кинжальчик. Вынув его из ножен и показывая Лермонтову, она спросила его: „Не правда ли, хорошенький кинжальчик?“ „Да, очень хорош, – отвечал он, – Им особенно ловко колоть детей“, – намекая этим язвительным и дерзким ответом на ходившую про нее молву».
Мы можем предположительно назвать дату этого разговора, который случился, скорее всего, перед поездкой, описанной в воспоминаниях Эмилии Александровны: «Как-то раз ездили верхом большим обществом в колонку Каррас. Неугомонный Лермонтов предложил мне пари a discretion (по усмотрению выигравшего. – Фр.), что на обратном пути будет ехать рядом со мною, что ему редко удавалось. Возвращались мы поздно, и я, садясь на лошадь, шепнула старику Зельмицу и юнкеру Бенкендорфу, чтобы они ехали подле меня и не отставали. Лермонтов ехал сзади и все время зло шутил на мой счет. Я сердилась, но молчала. На другой день, утром рано, уезжая в Железноводск, он прислал мне огромный прелестный букет в знак проигранного пари».
Напомним, Лермонтов уехал лечиться в Железноводск 7 июля, значит, накануне, в воскресенье, 6 июля, и могла состояться поездка, так же как и разговор насчет кинжальчика. И конечно же, «прелестный букет цветов» едва ли мог смягчить гнев красавицы по поводу намека на печальные последствия романа с Барятинским, от которых ей пришлось избавляться.
