Но в ту жаркую ночь я лежала в темноте на скомканных влажных простынях и не могла заснуть от боли в сердце, словно кто-то разорвал его пополам, а потом грубо сшил толстой иголкой, как у обувных мастеров на улице, чинящих сандалии. Я никак не могла выбросить из головы странную фразу Судхи про то, что она не та, кем я ее считаю. Что могло потрясти ее веру в себя? В нас обеих? И почему она, в первый раз в жизни, предпочла скрыть от меня что-то важное?
Новый фильм свел с ума всех жителей Калькутты: повсюду были расклеены рекламные афиши — огромные и яркие, как не бывает в жизни — с изображениями главных героев. Героиня — молодая девушка в восхитительной юбке, вышитой золотом и дупатте[34], такая невинная и беззащитная среди порочных лиц придворных. На других афишах она вся в слезах в когтях злобного набоба[35], а на заднем плане — спешащий к ней на помощь принц верхом на коне. Все девочки в школе шептались об этом романтичном фильме, в котором герои сначала пели о вечной любви, плывя в лодке по ночной реке, залитой лунным светом. А потом когда они уже должны были пожениться, жестокий отец жениха, принадлежащий к знатному роду, запретил сыну жениться на ней, потому что она всего лишь танцовщица. И девушка, рыдая, решила оставить своего возлюбленного, чтобы не позорить его имя. В каждой лавочке, где торгуют пааном, звучали песни из фильма: «О, пойдем со мной, возлюбленный мой, навстречу луне…» или: «Это чудо, что блуждая в ночи, я нашел тебя…». Сердце каждой девушки билось быстрее, когда она напевала эти слова. Да и юношей эта мелодия, наверное, не могла оставить равнодушными. Хотя, ручаться за это я не могла — благодаря бдительности наших матерей, мы с Анджу не были знакомы ни с одним юношей.
Мы с сестрой жили в мире женщин, они окружали нас дома, в школе — везде. Мы жили, словно в подводном мире, куда проникала лишь часть дневного света, где движения были замедлены, а из картин в стенах за нами наблюдали сотни глаз. Негромкие приглушенные звуки: звон браслетов или женский смех. Немногочисленные слуги-мужчины не поднимались выше первого этажа нашего дома. А Сингх-джи, хотя из-за его изъяна он и занимал место где-то посередине между мужчинами и женщинами, и вовсе никогда не заходил в дом.
Мы учились в школе для девочек при монастыре, и ни одному мужчине не позволялось пройти дальше ворот, охраняемых дарваном, который угрожающе вертел в руках дубинку с железным наконечником, так что даже отцы учениц не решались зайти на территорию школы. Иногда, конечно, мы бывали на свадьбах или празднике Пуджа
