Как будто бы согбенный под гнетом своего прошлого, слепой Иуда Такера лишен глаз и вовсе зрения, но запечатлен с темными губами, желтоватым цветом лица и крупным носом — всеми теми чертами, которые стереотипное сознание обычно приписывает образу еврея, а также с нахмуренными, напряженно сдвинутыми бровями, сближающими его с заклейменным позором Каином. Толстые ступни словно врастают в землю под грузностью земного, но едва ли человеческого существа. И что бы ни свисало под его туникой между раздвинутыми коленями — концы оборванной веревки висельника, вялые гениталии, хвост, кишки или экскременты — эти две выпуклости выглядят столь же неприятно и пугающе, как и Искуситель, представший Еве в облике змея. Иуда здесь кажется старым, как если бы он растерял годы, состарившись вместе с более ранними полотнами.
Своими алчными устами Иуда изрыгает не переваренное желудком содержимое — всего пять из тридцати сребреников, которые он заработал вероломством и предательством.
Эти деньги настолько тошнотворны, что их готово извергнуть с рвотой или испражнениями даже такое омерзительное хранилище, как тело Иуды. Крепко сжимая локти руками, Иуда исторгает монеты, в то время как к его разверзнутому рту тянется один из его экскреторных органов, который он, как сатанинский змей свой хвост, готов всосать или заглотнуть, если только тот не заткнет ему рот, словно кляп, или не задушит его. Наглотавшийся монет, а теперь вынужденный рыгать из-за несварения, Иуда, выплевывая монеты, застыл в неподвижной, скованной позе, словно подвергаемый пыткам колодник, на фоне многозначительного желтоватого неба. Художники эпохи Ренессанса часто выбирали для одежды Иуды желтый цвет, отличавший евреев как в Средние века, так и в нацистской Германии, символизировавший жадность до золота, а также его завистливость, малодушие и бесчестность (связано с немецким выражением «gelb vor Neid» — «желтый от зависти»). Иуда с головы до пят кажется бессердечным и бездушным, как открытая запылившаяся книга. В главном грешнике нет ничего привлекательного.[8]
Разрушает или закрепляет портрет Такера антисемитский стереотип? Если интерпретировать эту картину как сатирическую (отчасти в силу ее гиперболичности), то я склонна думать, что ее автор осуждает созданный им карикатурный образ; однако переменчивость изображения оставляет широкий простор для его толкования при каждом новом взгляде на него зрителей в зависимости от их индивидуального восприятия. Не удивительно, что следствием бесчестной, низкой пропаганды, эксплуатирующей образ Иуды, стало противоречивое отношение как христиан, так и иудеев к трактовке его образа в западной культуре. Именно такие отталкивающие образы Иуды, как образ, созданный Такером, как нельзя лучше объясняют, почему отождествление Иуды с евреями побуждало одних к поношению евреев, а у других вызывало совершенно справедливый гнев по поводу этого поношения — ведь это двойственное отношение к евреям питалось различными толкованиями Драмы Страстей Господних. И все же рыгающий, приземистый и косоглазый Фейгин (персонаж «Оливера Твиста» —
