). С каких пор? Сколько вам было лет, когда она приехала?
Дойл. Семнадцать. И ей было столько же. Будь она постарше и поумней, она не стала бы у нас жить. Мы провели вместе года полтора, пока я не уехал в Дублин учиться. Потом мы виделись, когда я приезжал домой на рождество и на пасху. Для нее это, должно быть, всякий раз было событие, хотя я тогда об этом, конечно, не думал.
Бродбент. Вы были сильно увлечены?
Дойл. По-настоящему — нет. У меня тогда было только две мысли в голове: первое — это чему-нибудь научиться; второе — удрать из Ирландии и как-нибудь применить свои знания на деле. Нора в счет не шла. Романтические чувства она во мне, пожалуй, вызывала, но такие же чувства вызывали во мне героини Байрона или старинная Круглая башня в Роскулене; и Нора значила не больше, чем они. Мне никогда не приходило в голову пересечь канал Святого Георга, чтобы повидаться с ней, или хотя бы высадиться в Куинстауне на обратном пути из Америки и вернуться в Лондон через Ирландию.
Бродбент. Вы ей не говорили ничего такого, что дало бы ей повод думать, что она должна вас ждать?
Дойл. Нет, никогда. Но она ждет меня.
Бродбент. Почему вы знаете?
Дойл. Она мне пишет письма в день своего рождения. Раньше она писала мне и в день моего рождения и посылала маленькие подарки. Но я это прекратил, уверил ее, что постоянно путешествую и посылки все равно пропадают в заграничных почтовых отделениях.
Бродбент. Вы отвечаете на ее письма?
Дойл. Не очень аккуратно. Но все-таки время от времени уведомляю, что получил их.
Бродбент. Что вы испытываете, когда видите ее почерк на конверте?
Дойл. Неловкость. Готов заплатить пятьдесят фунтов, только бы не получать этого письма.
Бродбент (принимает строгий вид и откидывается на стуле, давая понять, что допрос окончен и заключение неблагоприятно для свидетеля). Гм!
Дойл. Что означает ваше «гм»?
Бродбент. Я знаю, конечно, что нравственный кодекс в Ирландии не таков, как в Англии. Но мы, англичане, считаем, что играть сердцем женщины в высшей степени непорядочно.
Дойл. Вы хотите сказать, что англичанин посватался бы к другой, а Норе вернул бы ее письма и подарки с объяснением, что он ее недостоин и желает ей всяческого счастья?
Бродбент. Даже это, может быть, лучше, чем неизвестность; бедная девушка наконец бы успокоилась.
Дойл. Успокоилась? Ну, не знаю. Одно только могу вам сказать: Нора скорей согласится ждать, пока не умрет от старости, чем когда-нибудь спросит о моих намерениях или хоть снизойдет до намека на то, что они ее интересуют. Вы не знаете, что такое ирландская гордость. Из меня ее повытрясли здесь, в Англии, но Нора никогда не была в Англии, и если бы мне предоставили на выбор — оскорбить в ней эту щепетильность или ударить ее по лицу, я бы ударил ее по лицу, ни секунды не задумываясь.
