Сколько же всего, подумал я, проходит через эту канцелярию, и большая часть, если не абсолютно все, проходит сквозь его розовые пальцы с золотым перегнем. Интересно, чем из перечисленного занимаюсь я? Ведь что-то же я непременно должен был сделать, раз сижу в его канцелярии, где сейчас так тихо, что слышно шуршание сминаемой сигаретной пачки и вспыхнувшая спичка производит звук, подобный взрыву.
— Собственно говоря, я ни в чем не могу вас обвинить, да и не хочу, — сказал он после продолжительного молчания. Мне показалось, что солнечный свет начал заливать комнату. Я чувствовал трепет пальцев, держащих сигарету. Постепенно дрожь, у которой не было ни причины, ни смысла, как, впрочем, и во всем здесь происходящем, поднималась вверх по локтю, плечу и дальше, внутрь, к груди. Внутри же от какой-то злости или черт знает от чего еще все бурлило и будто разрывалось. Это бурление, видимо, передалось и начальнику полиции, потому что он изменил тон.
— Послушайте, господин Эрдман, — сказал Бенедитич иронически. — Сейчас я буду говорить вполне серьезно.
Он и в самом деле заговорил очень серьезным голосом:
— Тот человек, что посещал вас, известен нам как коммунистический агент.
— Какой человек? — прикинулся я.
— Вы отлично знаете какой, ответил он. — Йосип Кланчник, который среди своих известен под кличкой Еленц.
— Если он коммунистический агент, — сказал я, — отчего же вы его не арестуете?
— О! — сказал господин Бенедитич. — Мне очень интересно знать, известен ли вам язык профессиональных конспираторов. Может, вы знаете и условные знаки? Пароли, шифры? Однако вы, — сказал он, — ошибаетесь, если полагаете, что к вам подослали провокатора, тот человек на самом деле Еленц, и мы следим за каждым его шагом. Нить привела нас в вашу гостиницу. Почему его до сих пор не взяли? Да потому, что он пока нам нужен, ведь он пойдет еще к кому-нибудь, так же, как приходил к вам. Я, — продолжал господин Бенедитич, — говорю с вами откровенно, поскольку сочувствую социальным преобразованиям, однако вы должны понять, что благих целей невозможно достичь путем кровавого террора.
Я ответил ему, что, вероятно, он меня с кем-то путает, как раньше спутал этот самый Кланчник, или Еленц.
Он сказал, что я очень ловко изворачиваюсь, и что подобная увертливость — да, да, так и сказал: увертливость — ему очень хорошо знакома, и что на этом я его не проведу. Слишком уж со многими он имел дело. С верткими. С их увертливой верткостью.
