Тайна гранатовых зёрен | страница 24
– Ника… – только и успел пискнуть Никанор, как рот ему заткнула надетая на бутылку с молоком соска.
Тем временем Вике и Шар-Нольду удалось подобраться к кошкиному дому, и они стали свидетелями мучений, которые навлёк на себя Никанор.
– Да-а, – сказал Шар-Нольд, – в плену у доброты иногда бывает не слаще, чем в плену у зла.
– Плен – он и есть плен, – мудро, не по годам, заметила Вика.
– Пойдём, – позвал шиш, – надо устроиться на ночлег и придумать, как выручить Никанора.
– Думаешь, его надо выручать? Может, ему хорошо. Наверное, он рад, что обрёл семью, – и Вика вздохнула, вспомнив родителей.
– Не думаю, – усомнился Шар-Нольд. – А впрочем, кто его знает? Посмотрим. Всё равно мы не можем уйти, не спросив его об этом.
Никанор провёл кошмарную ночь. Он изнывал от жары под стёганым ватным одеялом. Лапы его затекли, туго перехваченные поверх одеяла лентами. Кот чувствовал, как его раздувает от большого количества выпитого молока. Ведь стоило только опустошить одну бутылку, как появлялась новая. Василий насильно впихивал в рот Никанору соску и удерживал до тех пор, пока бутылка не пустела.
Надо заметить, что Василий усердствовал не без злорадства: он отнёсся к Никанору как к очередной прихоти госпожи Марьяны, которые ему порядком надоели. Поэтому он решил отыграться на ни в чём не повинном Никаноре.
А Никанору становилось всё хуже и хуже. Его начало мутить то ли от молока, то ли оттого, что люльку, в которую его поместили, всё время трясли и раскачивали. К тому же Федька, не переставая, пел колыбельные, похожие то на вой, то на душераздирающие вопли.
Наутро Марьяна обнаружила Никанора неподвижными сухим носом и закатившимися глазами. И вызвала врача.
Немолодой, умудрённый опытом детский врач велел немедленно распеленать пациента и положить на его горячий нос холодный компресс. Назначил строгую диету: не поить, не кормить, пока больной сам того не потребует. И обеспечить полный покой: не качать, не трясти, не орать на ухо песни. И ушёл, пообещав навестить завтра.
Целый день Васька и Федька, а иногда и сама Марьяна, когда ей было скучно, меняли Никанору компрессы. Постепенно ему становилось лучше. К вечеру Никанор совсем оправился, но не спешил дать знать об этом кошкам. Вместо этого он лежал с закрытыми глазами и делал вид, что находится в беспамятстве. Ох, и трудно давалась ему эта роль! Хотелось немедленно вскочить и драпать! драпать! драпать! от необузданного гостеприимства сородичей.
