— Конечно, в чем-то я другой. Мы все меняемся. Ты тоже другая.
— Как так? — осторожно спросила она.
— Ну вот. Эта фраза, которую ты произнесла, и каким тоном. — Малколм облокотился на пианино. — Ты говоришь более осторожно. Более взвешенно.
— Чем плохо быть осторожной? — Ее импульсивная натура, ее взбалмошность и желание получить все — получить его — любой ценой чуть было не испортили им обоим жизнь.
— Не плохо. Просто это другое. К тому же ты меньше улыбаешься, и я соскучился по твоему смеху. Он для меня лучше любой музыки. Я пытался передать его в песнях, но… — Малколм покачал головой.
— Это так… печально. И жутко трогательно.
Он улыбнулся:
— Или слезливо. Но я зарабатываю на жизнь написанием и исполнением слезливых песенок про любовь.
— И заставляешь женщин терять из-за тебя голову. — Селия закатила глаза, стараясь припомнить все разы, когда его журнальные фотографии с другими женщинами заставляли ее терзаться сомнениями.
— Женщины не теряют голову из-за меня. Это просто имидж, созданный импресарио. Все знают, что это просто для рекламы. Это все ненастоящее.
— Ты говорил, что музыка — это часть тебя. — Селия махнула рукой в сторону пианино. — Ты так был увлечен игрой и своим творчеством.
— Я был юным идеалистом. Но я стал реалистом. Я уехал из города полный решимости заработать денег больше, чем есть у твоего отца. Музыка была моим единственным средством добиться этого.
— Ты достиг своей цели. Я искренне рада за тебя. Поздравляю, что смог превзойти моего старика.
— Больше чем превзошел. — Глаза его блестели подобно звездам на ночном небе.
— Ты заработал денег больше чем в два раза? Во сколько раз, в пять?
Он пожал плечами, глаза по-прежнему улыбались.
— В восемь? — пораженно продолжала Селия.
Он молчал.
— Больше чем в десять раз? Обалдеть…
— Ну, уже близко.
— Вау. — Селия негромко присвистнула. — Песни про любовь хорошо оплачиваются. — Гораздо лучше, чем маленькие этюды, которые она сочиняла для своих учеников в надежде однажды опубликовать их в методическом пособии.
— Люди хотят мечтать и надеяться, — сухо сказал он.
— Это звучит цинично. — Ей стало грустно, когда она подумала, как сильно Малколм любил музыку. — Зачем ты поешь о том, во что не веришь? Ты же больше не нуждаешься в деньгах.
— Тебе нравилось, когда я пел для тебя. — Он повернулся к пианино и положил руки на клавиши, его пальцы начали наигрывать простую, смутно знакомую балладу.
— Я была одна из тех слезливых женщин, влюбившихся в тебя.
