Кап... Долгая пауза... Кап-кап... Во скольких фильмах это уже было? Вот-вот, во многих. уже достало. Сидишь в этом, с позволения сказать, узле, а оно - кап...
кап-кап... ка-ап! Беспредел, просто беспредел! Господи, ну хоть раз ты можешь нажать перемотку для такого урода?!
Плюсоедов и сам мечтал превратиться в стрекозу. В детстве. Видел он себя здоровенным "пиратом", казавшемся тогда тварью суровой и грозной. Сейчас уже и не вспомнить - кусалось оно или только летало. Стрекозы носились над самой болотной гладью и видели, как плодятся рыбы. во сне мелкий Hикита поддевал кромку воды отростком своего нового тела - тонкой лапкой, приподнимал и заглядывал в болотное нутро, где, подобно дворовым собакам, водили свадьбы ротаны. Тема финальной трансформации его тогда не волновала...
Мокрый, слегка протрезвевший, с зарождающимся насморком, Плюсоедов снова забрался в кровать. Мысль о прорве несданных статей только усугубляла состояние.
Вольный журналист был готов убить всех этих редакторов и их секретаршами и корректорами как наглых эксплуататоров свободной творческой личности. "Алё, Лена? Спаси-помоги, не дай с голоду погибнуть. Hет, кормить меня не надо. Ты только правильно пойми... Мне материал сдавать. Hет, я сам напишу. Ты женщина как-никак, а... Да, не повезло. Интервью... С проституткой... Малолет... Лена, алё! Алё..."
Теперь Hикита жаждал переубивать до кучи ещё и всех порядочных женщин. Ему снова хотелось стать большой красивой стрекозой и наблюдать за рыбьими страстями.
II
Кафель пооблетал безо всякой осени, штукатурка свисала с потолка пыльной мишурой, журналы десятилетней давности, сваленные в углу, покорно кормили мышей. Всё что по воле энтропии возжелало облупиться, сделало это, прочая утварь, обросшая с годами ментальностью, не торопясь, прислуживала своему бледному, лохматому цапленогому хозяину.
Сайкин Григорий был беден.
В принципе деньгами он мог бы обзавестись - немножко, ровно "да вроде всё в порядке", но, если отбросить тень с плетня, не хотел. Какой-то тоскливый рычажок, запускавший речевой механизм, просто не мог отказать себе в жалобах на жизнь и на подлость и блудливость Фортуны. По сему Гриша работал редактором в одном журнале-призраке, жившем на "автопилоте" и питавшем своё существование воспоминаниями о былой славе. В тягость работа, конечно, не была. Он даже болел за дело, придирчиво отбирая тексты на публикацию. Авторы делились у него на три категории - студенты, пенсионеры и нормальные. Последних волновал только блеск голодных глазищ в зеркале и писали они о разного рода зазеркальных откровениях.
