* * *
Граф Шувалов был прав, говоря, что мысль о коалициях вызывает у меня кошмары. Мы вели победоносные войны против двух великих держав Европы. При этом важно было удержать по крайней мере одного из обоих могущественных противников, с которыми мы уже встречались на поле сражений, от искушения, состоявшего в возможности взять реванш при с другим.
Для всех знающих историю и галльскую национальность было ясно, что о Франции здесь и речи идти не может. Также было ясно то, что если возможно было без нашего согласия и ведома заключить секретный договор в Рейхштадте, значит, не было ничего невероятного и в старой коалиции Кауница между Францией, Австрией и Россией [76], как только в Австрии у правительственной кормушки оказались подходящие для этого скрыто существующие элементы. Они могли подыскать повод для того, чтобы снова оживить старое соперничество, старое стремление к гегемонии в Германии как фактор австрийской политики либо опираясь на Францию, как это намечалось во времена графа Бейста [77] и зальцбургского свидания с Луи-Наполеоном в августе 1867 г. [78], либо сближением с Россией, как это проявилось в секретном соглашении в Рейхштадте.
Принимая во внимание историю Семилетней войны [79] и Венского конгресса, я не могу дать немедленный ответ на вопрос о том, какую поддержку в этом случае могла бы ожидать Германия от Англии, скажу только, что если бы не победы, одержанные Фридрихом Великим, то Англия, вероятно, еще раньше отказалась бы от защиты интересов прусского короля. Эта ситуация требовала попыток в ограничении возможности появления антигерманской коалиции путем обеспечения прочных договорных отношений хотя бы с одной из великих держав. Так как английская конституция не допускает заключения союзов на определенный срок, а союз с одной Италией не мог служить достаточным противовесом коалиции трех остальных великих держав (даже в том случае, если бы будущее поведение и внутреннее устройство Италии были совершенно независимы не только от Франции, но и от Австрии), то выбор мог быть сделан только между Австрией и Россией. Для того чтобы уменьшить возможности образования коалиции, нам оставался только указанный выбор. Союз с Россией я считал более сильным в материальном плане. Прежде он также казался мне и более надежным, так как традиционная династическая дружба, общность монархического чувства самосохранения и отсутствие каких-либо исконных противоречий в политике казались мне более важными, чем изменчивые впечатления венгерского и славянского общественного мнения, а также и католического населения габсбургской монархии. Абсолютно надежным и долговременным не был ни один из этих союзов – ни династическая связь с Россией, ни популярность венгерско-германских симпатий. Если бы в Венгрии всегда брали верх разумные политические соображения, то эта храбрая и независимая нация четко понимала бы, что, будучи островом среди необъятного моря славянского населения, она при своей небольшой численности может оградить себя, только опираясь на немцев в Австрии и Германии.
