И славный Патрик старается вовсю, пока Прэнс поджаривается на медленном огне. Ты увидишь эфиопского Негуса, после распаковки! Настоящее ребрышко по-прокурорски на барбекю. Останется только натереть тебя чесноком, парень!
— Господи, я лопаюсь! — объявляет он.
— Тсс! Тсс! — упрекает его мистер Сан-А, весь в своем трубно-евстахиевом удовольствии.
— Я задыхаюсь, я угораю!
Я тоже угораю. Приближаемся к счастливому исходу, я это чувствую. Секундная стрелка таймера работает for me. Тик-так, тик-так, тик-так…
После Патрика нам впихивают одного американо-асниерского шалопая, коего мои перепонки положительно не желают воспринимать. Я оставляю его без внимания, напевая одну из любимых песенок Берюрье, где имеются такие дивные строфы:
Увидев тебя в военной форме,
Я догадалась, что ты солдат.
Я резко прерываюсь, потому как в дверь стучат.
— Нда? — вопрошаю.
— Время, мсье Прэнс, тут ждут своей очереди.
— Иду!
Никогда не бывает так, чтобы тебя оставили в покое. Теперь он чувствует себя победителем, герой. Мучение сейчас закончится, и он держит удар. Он гордо молчит. Двух секунд интенсивной эквилибристики мне хватает. Я развязываю тросик; сидя верхом на крышке, все более и более горячей. Снимаю его. Затем, фрр! Сваливаюсь и сваливаю. Коридор пуст. В четыре прыжка я достигаю раздевалки. Нацепляю амуницию, поджидая Прэнса. Должен же он одеться, ноу? После чего уже не ускользнет.
Из туалетной комнаты выходит толстый мужик. Голышом под своим халатом, недостаточно широким, чтобы запахнуться на выпирающем брюхе. Он кругл и, снисходительно выражаясь, лысоват, и имеет вид человека, тщательно размеряющего свое существование. Он глядит на пневматические настенные часы, тонкая красная стрелка которых отдает нам честь каждую секунду.
— Кое-кто устраивается в полное свое удовольствие, забывая о всяких приличиях, — приглашает он меня в свидетели.
Я поднимаю на него искренне вопросительный глаз (поскольку сел натянуть башмаки).
— Время есть время, разве нет? — продолжает ворчун.
— Придерживаюсь тех же взглядов, — соглашаюсь я, — ибо если время не есть время, то что же тогда считать временем?
Утробистый оставляет язык богов.
— Пойду вытурю этого хама! — сообщает он.
И направляется по коридору, решительно поводя пузом.
Я слышу, как он тарабанит в дверь бронзильни и орет:
— Послушайте, вы, это уже переходит все границы!
Процесс надевания правого башмака у меня затянулся. Ты, конечно же, обратил внимание, что одна нога всегда больше другой (та же история и с некоторыми иными парными причиндалами). Сапожных дел мастерам следовало бы учитывать феномен и делать правый или левый экземпляр обувки слегка больше. Так можно будет попросить сорок второй с правым плюсом. Замечу мимоходом, что я сею идеи, вам остается лишь подбирать и использовать их, парни. Я щедр и бескорыстен.
