Лихие дни | страница 7
— Да на что? — оглянулся Ганя. — Ничего и нету!
— Тебе нету, а мне есть!
Дед остановил лошадь.
— Слезайте, приехали.
Дед полез через сугроб к поленнице дров, которую он напилил и приготовил еще осенью. Ганя помогал ему таскать дрова. Маринка тоже хотела помочь. Она полезла было за сучьями — сучья мелкие, их таскать нетрудно, а горят они, ух, как жарко! Но только она, осторожно ступая, шагнула в сугроб, как сзади налетел Кудряш и сбил ее с ног. Маринка рассердилась, схватила Кудряша за длинную волнистую шерсть и утопила его в снегу. Кудряш вырвался с визгом, отбежал, отряхнулся. Но едва Маринка поднялась, как он снова налетел на нее, и Маринка сама утонула в сугробе. Маринка кричала на Кудряша, Кудряш звонко лаял, а Ганя смеялся на весь лес.
— Вот шум-то подняли, — сказал дед. — Смотрите, как бы медведи в берлогах не проснулись!
Вдруг дед остановился с охапкой в руках и прислушался:
— Чу! Гудят, никак!
Ганя и Маринка примолкли. Кудряш тявкнул было, но Маринка схватила его и зажала ему пасть рукой.
Над лесом гудело.
— Летят! Наши или нет?
Гул становился все сильнее, все сердитее. И вот над самой дорогой в синем небе появились два самолета. Они ревели и завывали. И летели так низко, что казалось, вот-вот зацепят крылом за елку. И на крыльях у них вместо красных звезд чернели большие зловещие кресты.
— Фашисты летят, — крикнул Ганя, — глядите: фашисты!
— Вот уж как летают низко! — покачал головой дед. — Скажи пожалуйста, совсем осмелели!
Тррр… тррр… — вдруг раздалось сверху. Треск был отрывистый, жесткий.
— Под елку! Под елку! — закричал дед. — Из пулеметов бьют!
Самолеты дали еще одну очередь и пролетели дальше. Гул постепенно затих. Маринка выбралась из снега.
— Дедушка, в кого же это они? — спросила Маринка. — В нас, да?
— Может, и в нас, — грустно ответил дед, — им что же? Видят, кто-то живой тут есть, значит расстреливай.
— Как так расстреливай? — закричала Маринка. — Что же, лес-то их, что ли? Ведь мы в своем лесу ходим. А они в наш лес прилетели да в нас же еще и стреляют!
— Ну, давайте я вас на воз посажу, — сказал дед, — да поедемте-ка домой…
Снова заскрипели и засвистели по снегу полозья. Маринка притихла, словно напуганный воробей.
«А ведь они нас застрелить могли, — думала она. — Если бы пуля попала в меня, значит я бы теперь лежала на снегу мертвая. Мертвая… Умерла бы…»
Только вот как это возможно, чтоб она умерла, чтоб она, Маринка, перестала жить? И все-таки это могло вот только что случиться… А если бы Ганю застрелили? А если бы деда?
