Лихие дни | страница 10

— Проходите, — сказала бабушка.

Старик уселся у двери на лавку и понурил голову. Женщина стала развертывать ребенка. Вошел и дед со двора — ему хотелось узнать, что за люди завернули к ним в дом.

— Откуда идете-то? — спросил дед.

— Из Лоптова, — сказала молодуха. — На Подсолнечную с отцом пробираемся, к родным. Может, хоть у тех цело что-нибудь. У нас-то ничего не осталось.

— Немцы?

— А как же? Все пограбили да пожгли. Все дочиста. Ни кола, ни двора не оставили!

— Где деревня стояла, теперь чистое поле, — грустно сказал старик, — где наши дома были, теперь сугробы намело. Нету Лоптова больше… Так-то…

— А с народом-то как? — спросила бабушка. — Не мучают народ-то?

— Как же не мучают! — покачала головой молодуха. — У нас возле дороги на деревьях повешенные висят. Не по слухам говорю, своими глазами видела.

— Батюшки мои кровные! — вздохнула бабушка. — До чего мы дожили!

— И народ из деревень угоняют, — сказал старик. — Вот у нас собрали молодежь да и погнали куда-то… А сколько убитых на полях лежит! Смотреть страшно!

— А далеко они сейчас-то? — спросил дед.

— Что ты, дедушка, какое далеко! — воскликнула молодуха. — Да они уже в Нудоли теперь. По следу за нами идут. Не уйдешь от них никак, не уторопишься.

— В Нудоли! — ахнула бабушка. — Да ведь это они к вечеру у нас будут! Ох, кровные мои! Что делать?

Бабушка заплакала. Женщина, тоже плача, завернула ребенка, накормила его.

— Ну, пойдем, отец, — сказала она, — Спасибо, люди добрые, за привет!

— Бабка, ты бы им собрала щец похлебать, — сказал дед. — Люди в пути, как же быть-то?

Бабушка налила прохожим горячих щей, нарезала хлеба.

— Не думал я, что придется мне побираться на старости лет, — вздохнул старик. — Жили-то мы хорошо. Дом полная чаша был.

— Что ж ты сделаешь! — ответил дед. — Надо переживать как-нибудь тяжелое время. Да ничего, люди помогут! Разве же можно не помочь в беде друг другу! Чай, свои, русские, не какие-нибудь немцы явились…

Прохожие пообедали, поблагодарили хозяев и ушли. Грустно стало в избе, словно эти люди оставили здесь черную тень своего горя.

Маринка тихо отложила полушалок.

— На деревьях повешенные висят… — про себя повторяла она, — люди повешенные… Может, чей-нибудь отец или чей-нибудь дедушка… На деревьях висят…

Она забыла и про шерсть, которую надо раздергать, и про воробьев, которых надо кормить. В глазах ее снова появился страх и на душе стало тяжело.

Бабушка тоже больше не села за стан. Она ходила по избе, бралась то за одно, то за другое и ничего не могла делать.