Завтра меня ждало множество дел: получение прав на они и хорохов, печальное расставание с богатством и поход к верховному воеводе, так что следовало встать с рассветом.
Увы, утром я выбрался из своего номера только поздним утром. Хотя почему «увы»?
Стук в двери вырвал меня из крепких объятий сна. Хотя я сам попросил разбудить меня пораньше, радости мне это не принесло.
— Все, я проснулся!
Стук повторился.
— Да чтоб вас там, говорю же, проснулся! — разозлился я, направляясь к двери, потому что постучали и в третий раз.
— Что нужно… — Моего гнева хватило только на то, чтобы начать фразу и тут же ее оборвать. — Ты что здесь делаешь?
Стоящая передо мной женщина прятала лицо под вуалью, но не узнать ее было невозможно. Под тонкой сеточкой плескались бесовские омуты серых глаз. Я даже на пару секунд забыл о том, что стою только в коротких подштанниках, которые заменяли мне исподнее. А затем зачатки стыдливости смыло злостью. Никто не приглашал ее в такую рань в гости. Эта мысль постучала в шокированный мозг, трансформируя смешанный с удивлением гнев в нечто другое.
Да какого черта!
Она была почти невесомой, и я оторвал хрупкую фигурку от пола, даже не почувствовав боли в растревоженных ночной стычкой суставах.
Рационального мышления хватило только на то, чтобы захлопнуть дверь ногой.
Все — провал. И не черная дыра беспамятства, а разноцветный омут — тот сладостный бред, который некоторые безуспешно пытаются воссоздать с помощью разных препаратов. Но подобную эндорфиновую атаку нельзя повторить ничем. Даже секс с красивыми, но чужими женщинами — лишь такая же беспомощная попытка повторить первую близость с той, чей образ терзал душу долгие месяцы. Но все напрасно — лишь та, чье прикосновение пробивает тело, словно ударом тока, и оседает пеплом грустной неги на дне души, способна подарить такие ощущения. Все остальное лишь иллюзия этого безумия. Не у каждого в жизни случается такое, и даже не знаю, что лучше — испытать это и потом с горькой улыбкой сравнить с постным суррогатом или же жить в неведении, получая удовольствие без горького привкуса несовершенства.
Понятия не имею, сколько прошло времени, пока тяжелый, как атмосфера восточной курильни, дурман отпустил нас и в живописном порядке разбросал наши тела на белом холсте простыни.
Говорить не хотелось, лишь легкими прикосновениями гладить шелковистую кожу. В ответ Ровена проводила пальчиками по шрамам на моем теле и тоже ни о чем не спрашивала. Казалось, от ее прикосновений по моим нервам пробегали крошечные искорки. Но это уже остатки былой роскоши. Конечно, еще не раз и не десять мы сможем пробудить безумие в наших душах, но с каждым разом эффект будет все слабее. А когда уйдет страсть, что останется?
