Григорий Кузмич уже растворил все мыло в трех литрах чесночного раствора, отчего он стал походить на плохоотстоявшийся самогон. В этот момент на веранду буквально влетела Даша. Она была, что называется, сама не своя, с поджатыми губами и, казалось, что вот-вот расплачется. Не говоря ни слова, она прошмыгнула мимо деда в дом, в свою комнату, и там затихла. Ошарашенный Григорий Кузмич пошел следом.
– Дашенька… что случилось?
– Ничего… – каким-то не своим голосом ответила внучка, быстро накидывая поверх купальника домашний халат.
– Как ничего, я же вижу… Чего ты прибежала-то… тебя кто-то обидел, что ли?
Даша молчала. И тут до Григоря Кузмича дошло – Ион. Вот он куда исчез с его глаз. По дороге к дому он увидел загорающую в гамаке Дашу и… свернул в сад.
– Этот… этот молдаванин… Он, что подходил к тебе? Что… что он сделал!? – вдруг громко необычно для себя высоким голосом заговорил Григорий Кузмич.
Голос деда заставил Дашу выйти из мира своих собственных переживаний и поднять на него глаза. Его вид, неестественная бледность, выражение его лица, трясущийся подбородок… Она никогда его таким не видела, даже когда он ругался с ее родителями. Видимо, каким-то внутренним уже пробуждающимся женским чувством, которое имеет природное или даже животное начало, Даша поняла, о чем подумал дед, и поспешила его успокоить:
– Да нет… ничего он со мной не сделал.
– Не сделал… а что? – Григорий Кузмич продолжал пребывать во «взведенном» состоянии.
– Он… он мне сказал… – Даша замолчала.
– Что сказал?…
Случилось следующее. Даша лежала в своем гамаке и, под едва слышимый шелест листвы, сопереживала лихим спецназовцам, кочевавшими в романах Пучкова из одного в другой. Она так увлеклась, что не сразу поняла, что рядом с ее гамаком кто-то стоит. Когда подняла глаза от книги… Ей показалось, что явь и только что прочитанное перемешалось. Перед ней стоял персонаж из романа Пучкова, иссиня-черноволосый, небритый, голый по пояс мужик лет 35-ти – 40-ка. Его смуглое, местами в волдырях от комариных укусов тело было перепачкано землей, как и щетинистое лицо явно нерусского типа. Он смотрел на загорающую девушку таким взглядом… Такие взгляды Пучков смачно «рисовал» у тех своих чеченских персонажей, которые, казалось, только для того и родились на свет чтобы убивать, мучить, запугивать, резать, обращать в рабство и самое вожделенное… насиловать русских женщин. Автор описывал всю эту жуть так увлекательно и с таким знанием «материала», что верилось почти безоговорочно. И она не могла оторваться, хоть и ежилась от ужаса и отвращения и всяких раз покупала новый роман этого автора, буквально «заболев» им, став зависимой от них, как наркоман от наркотиков.
