С необыкновенной ясностью он вспомнил последние мгновения жизни Командора…
…Штурман уже стоял на своем месте. Ему было легче. Он сделал все, чтобы помешать Командору, и не его вина, что в роковые минуты он был без сознания.
— …Простите меня за первый и последний в моей жизни обман… — раздался усиленный громкоговорителем голос Командора. — Позднее вы поймете, что иного выхода не было… На дискуссии о том, кто должен был жертвовать собой, просто не хватило бы времени. Я уже достаточно пожил… — из громкоговорителя послышалось тяжелое дыхание Командора. Видимо, он вытаскивал в открытый космос последние контейнеры. — Вот и все, успел… — послышался вздох облегчения. — До начала торможения осталась всего минута…
Штурман, слегка покачиваясь, подошел к пульту управления и включил обзорные экраны. Орбитальный отсек погрузился во тьму, а на экране засверкали яркие немигающие звезды.
— Я должен уже покинуть вас, — раздался голос Командора.
На экране с изображением открытого люка шлюзового отсека появилась фигура человека в скафандре. На мгновение Командор замер на краю бездны, затем, сделав на прощание жест рукой, резко оттолкнулся от люка и начал быстро удаляться. Через несколько секунд он превратился в едва заметную светлую точку.
— Слушайте мою последнюю команду, — внезапно громко сказал Командор. По-видимому, он решил использовать для последних секунд связи всю энергию, запасенную в скафандре. — До пуска двигателей шесть секунд, пять, четыре, три… — с каждым словом голос Командора становился все тише, но слово «пуск» штурман, державший палец на клавише включения двигателей, все-таки услышал. Повинуясь властному голосу Командора, палец его как бы сам собой вдавил клавишу, и из могучих аварийных двигателей исторглись струи ионизированного цезия, унося корабль из опасной зоны…
…С тех пор прошло тридцать пять лет… Никто, в общем-то, и не обвинял его. В конце концов он тогда выполнял приказ Командора и действовал в полном соответствии с инструкциями. Но он не мог забыть долгих месяцев возвращения, за которые штурман не произнес ни одного слова. Они оба выполняли свои обязанности молча. Это было страшнее любого суда и любого приговора. Впрочем, нет… Суд собственной совести был еще страшнее, мучительнее.
Все эти долгие годы работой он пытался заглушить внутренние сомнения и искупить свою вину. Если она была. Лишь много лет спустя, когда о Командоре были написаны десятки книг, которые он перечитал не раз и не два, он начал понимать логику поступков легендарного космонавта.
