Шеннон помолчал, воскрешая в памяти прошлое; тишину нарушал только ритмичный звук их шагов.
— Не успел я отойти, — продолжал он, — как женщина догнала меня. «Святой! Святой!» — сказала она и, сунув мне что-то в руку, добавила: «Принесет много счастья!» Это был амулет, маленький коралловый кулачок. «А разве вам он принес счастье?» — спросил я. Женщина показала на девочку и воскликнула: «Она жива! Понимаете, жива!» «А отец?», — спросил я. «О, нет, нет… Умер. Но но теперь. Раньше, дома. Праведной смертью». Я хотел вернуть ей амулет. Но она не взяла. Она стояла и долго-долго смотрела мне вслед…
Они подошли к реке уже совсем близко. Луна отражалась в воде и чуть серебрила влажные бока стволов, отчего река казалась светлой среди густых лесных теней.
— Эта история напомнила мне о том романсе, который я только что тебе рассказал, — улыбнулся Шеннон с горечью. — Когда я потом сказал об этом случае товарищу, он посмеялся надо мной. «Дурак! Она хотела получить хлеб для дочери, мужчину для себя и выглядеть при этом повинной жертвой…» Так ответил мне храбрый солдат. И сначала я ому поверил. Но поразмыслив, я решил, что он не прав… иначе зачем ей было давать мне вот это… Как ты думаешь, Паула?
С этими словами он отвязал от пояса коралловый кулачок, висевший на шнуре. Паула подержала его немного. Ее неподвижный силуэт четко вырисовывался в лунном сиянии.
— Я никогда не стану искать мужчину, Ройо. Никогда, можешь не сомневаться, — убежденно произнесла она, возвращая ему амулет.
Шеннон поцеловал коралловый кулачок и снова привязал его к поясу. Затем свернул в сторону, делая небольшой крюк, чтобы им прийти в лагерь порознь. Он думал о том, что, если бы там, на холме, в почти священных сумерках, случилось бы что-то неведомое, еще непознанное… «Кто знает?» — спрашивал он себя.
Паула смотрела, как он удаляется от нее все дальше и дальше.
— Ах! — глубоко вздохнула она. — Если бы я могла его полюбить!
От Бухадильи до моста Ла-Тагуэнсы не больше восьми километров по реке, однако потребовалось почти десять дней, чтобы преодолеть трудные теснины Уэльгас, Пье-Лабро и Портильо-Рубио. Погода снова испортилась, лил холодный дождь, а когда он переставал, люди все равно часто соскальзывали в воду с камней и бревен. Первое апреля настигло их у кладбища Уэртапелайи, чтобы порадовать взгляд, как сказал Балагур. На следующий день они добрались до Ла-Тагуэнсы — мост, построенный на высоте тридцати метров, обоими концами упирался в скалы. Миновали его с трудом, на бревнах, так как берега здесь были крутые, и, разбив лагерь чуть ниже по течению, усталые, завалились спать.
