— Вставай, Сухопарый! Хватит дрыхнуть… А может, подать сюда, если тебе лень двигаться?
— Подай свою сукину дочь!.. — заорал на него Сухопарый. — Будь проклята эта собачья жизнь, даже подумать человеку спокойно не дадут!
— Подсаживайся к сковороде. Думами сыт не будешь: кто голоден, тот и холоден! — крикнул ему Балагур, вызвав общий смех.
— Ржете, а самих тоска гложет! — яростно продолжал Сухопарый, направляясь к сплавщикам. — Какие вы мужики, если вас зло не берет на такую жизнь? — И пристально взглянув на Паулу, стоявшую неподалеку, крикнул: — И ты, девка, смеешься? Небось тоже скучаешь? С такими губами, как у тебя, только и целоваться!
Шеннон почувствовал, как Американец весь напрягся. Мужчины хранили молчание. На лице Паулы не дрогнул ни один мускул.
— Уж я как-нибудь поднесу тебе подарочек, — глухо продолжал Сухопарый, окидывая ее взглядом с головы до ног.
— Подарочки ношу я, дружище, — пошутил почтарь. — Это мое дело.
— Па сей раз обойдусь без твоей помощи. Тебе же будет лучше!
Напряжение разрядилось, Сухопарый сел ужинать. Паула повела осла по речной гальке на водопой. Мужчины остались один, продолжая пережевывать все ту же тему. Белобрысый, самый молодой из них, оказался и самым откровенным:
— Конечно, когда женщина рядом…
Американец, прекрасно понимая, что кроется за наступившим молчанием, проговорил:
— Так вот, зарубите себе на носу: того, кто посмеет это сделать, я сразу же отправлю в горы.
Сплавщики по-прежнему молчали. Казалось, этих людей ничем нельзя было пропять.
— Мы мужчины, а не скоты, Франсиско, — наконец спокойно произнес Балагур.
Никто не стал возражать, и, завершая этот неприятный разговор, мужчины принялись за ужин. Паула больше не подходила к ним, держась в сторонке. Когда мужчины стали расходиться, Обжорка подошел к Шеннону, чтобы отдать ему спальный мешок и взять у него плед. Шеннон не согласился и сам отправился через ивовые кусты к Пауле. Он едва различал ее фигуру, еще более темную, чем сама ночь. Встав перед сидящей на земле девушкой, он принялся уговаривать ее оставить себе спальный мешок.
— Вам было неудобно в нем спать? — спросил он.
— Ой, что вы! — донесся до него ее приятный голос. — В нем очень уютно!.. Но больше нельзя.
— Почему? — спросил Шеннон, усаживаясь против нее. И заметив, что она отодвинулась, добавил: — Если я вам помешал, могу уйти.
— Нет, нет, простите меня, — услышал он ее виноватый голос. — Уж такая я есть.
— Такая есть или такой вас сделали?
