Избранное | страница 15



мимо дивного берега так же долго,
так же медленно мы плывем,
как в гондоле свадебной вдоль Канала
те же небо, земля, вода,—
с тою разницей только, что наша лодка
держит путь уже не туда.
В остальном все так же, и берег дальний
нам милее еще вдвойне,
как мотив, который покинул скрипку,
но звучит еще в тишине.
И сидим, и шутим себе, и спорим
так приятен привычный круг, —
когда вдруг качнется ладья и с нами
(только с нами!) отчалит вдруг…
Мудрый встретит улыбкой тот путь, слезами
благодарственными из глаз
за все пьяцца, за все эти Casa d’Oro[2],
что увидел хотя бы раз![3]
ЮЛИШКА

— Ох, Барышня, и чего только опять не судачат на деревне про вас и про господина писателя!

— Что же именно, Юлишка?

— Будто бы господин писатель улиток ест!

— Но, милая Юлишка, мой муж действительно ест виноградных улиток! И я тоже их ем.

Молчание.

— Зато я не ем! — взрывает лед паузы звонкий, жизнерадостный и от полноты жизни задорный до дерзости голосок девчушки лет шести-семи.

Но Юлишка — семидесятилетняя Юлишка — лишь чуть заметным поворотом головы и брошенным искоса взглядом выражает вопрошающее «почему». Да и то не сразу, а какое-то время погодя.

— Они все такие скользкие, противные! Ни за что на свете не согласилась бы проглотить улитку! Бр-р-р!

Наконец — после новой паузы — Юлишка с неподражаемым оттенком порицания замечает:

— Скажете тоже, вот ведь мама ваша их кушает.

Юлишка знает свою Барышню с пеленок. Она уж и сама запамятовала, какой год кряду ходит стирать, а иногда и готовить (правда, только в летние месяцы) на это в полном смысле слова благородное семейство. А господина писателя она знает с тех пор, как однажды, в июне, он нежданно-негаданно водворился в их красивом доме на берегу озера — в качестве мужа Барышни.

Юлишка и его отнесла было к истинно благородным людям и числила среди них вплоть до того праздничного воскресного обеда, пока собственными ушами не услыхала от молодого хозяина, что бывали в его жизни периоды, когда он месяцами перебивался сухомяткой. Без тарелки супа, вообще без горячего!

И ее прежнее твердое мнение о муже Барышни как человеке благородном поколебалось. Хотя и теперь ей хотелось бы видеть в господине писателе по возможности только хорошее. Она по-прежнему держала открытой для него дорогу к своему старому сердцу, простому и незлобивому.

Через два дня снова появились улитки.

Ночью шел дождь; в такую погоду виноградные улитки обычно вылезают из своих укрытий: им легче ползать по влажной траве. Барышнин муж еще неделю назад отыскал на чердаке разбитую оплетенную бутыль; осколки он кропотливо, не жалея труда, выковырял по стеклышку, и пустая плетенка стала теперь садком для улиток; он насобирал уже с полплетенки.