Приземистые монгольские лошадки не знали усталости, да никто их и не торопил, все равно, запряженные в кибитки волы тащили свой груз слишком медленно. Так ведь и некуда было спешить — выехали-то загодя, могли бы еще подождать, да пришла весть о караване торговца Ичибея — вместе-то ехать куда веселей, к тому же, несмотря на все усилия Бату-хана, здесь, на степных дорожках, еще пошаливали бродники да спускались с гор за зипунами дикие никому неизвестные племена, про которые всерьез поговаривали, будто они людоеды. Орда Ак-ханум, увы, была вовсе не так велика и могуча, чтоб игнорировать все эти факты, и, конечно же, явилось большой удачей двинуться в путь вместе с богатым и хорошо охраняемым караваном известного многим в улусе купца. Хорошо — вовремя о нем узнали. Впрочем, в кочевьях новости распространяются быстро, недаром старики говорили, будто вся степь — это одно большое ухо!
Михаил тронул поводья коня — смирной такой лошадки, недавно подаренной госпожой, нагнал юных воинов — Утчигина, Уриу, Джангазака, Карная — с ними и поехал дальше, зорко посматривая по сторонам. Сейчас, поутру, Утчигин и его парни караулили, их была очередь. Ну и Ратников с ними, а с кем же еще-то? Взрослые джигиты его все еще сторонились, презирали, как же — бывший раб! А вот Утчигиновы парни, совсем наоборот, — добро помнили. Не Михаил бы, так лежать им с перебитыми хребтами на корм волкам!
Конечно, еще Ак-ханум пыталась научить его тюркской речи, за то же самое взялся и Утчигин, и дело потихоньку продвигалось, бывший раб уже выучил несколько фраз и понимал многие слова, пока что из самых простых: земля, степь, войско.
Русские пленники — братья Прохор с Федькой — с ним теперь не общались, наверное, считали предателем, да и черт-то с ними, пускай хоть кем считают. С рыжебородым Кузьмой тоже больше не выходило поговорить по душам — сей хитроватый мужичок теперь откровенно заискивал, улыбался без дела да постоянно кланялся:
— Ай, господин, ах, господин, ох…
И тоже — черт с ним, чай, детей друг у друга не крестить, да и недолго уже оставалось ехать, Утчигин сказал — еще три дневных перехода, а там — и Итиль. Славным парнем оказался этот Утчигин — немногословный, со смуглым непроницаемым лицом дикаря и добрым сердцем, он пользовался непререкаемым авторитетом у молодежи — этих вот почти что детей: Уриу, Джангазака, Карная. Уж эти-то любили поболтать, хлебом не корми, все смеялись, друг друга подначивали, аж чуть не до драк доходило. Утчигин в таких случаях грозил кулаком — цыц, сойки лупоглазые! «Лупоглазые сойки» в ответ смеялись, однако слушались, успокаивались.
