— Меня Кузьмой звать, я тут над всеми русскими — старшой.
— И много тут русских?
— Да есть, — Кузьма неожиданно задумался. — До вчерашнего дня целых две дюжины было!
— А почему — до вчерашнего? — насторожился Миша. — Что, все в побег рванули?
— И-и-и-и! Окстись, паря! Скажешь тоже — в побег. Вчерась в Сарай караван ушел, вот молодая хозяйка с оказией рабов своих и отправила — в Сарае у ней подворье, дворец надо ставить, двор глиной мостить. А то приедет осенью — а где жить-то? А так — все уже есть. Ак-ханум — девушка умная. — Рыжий шумно высморкался. — Ну, пошли, пошли, ишь, разговорились. Посейчас вас к работе приставлю — войлок мять…
— Слышь, Кузьма… — Ратников поспешно придержал мужичка за локоть. — А тут, средь полоняников, отрока не было? Такой светленький, щуплый…
— Были отроки, — согласно кивнул старшой. — Не один, и не два — четверо! Все доходяги, все — сивые… один на одного похож.
— И что, всех их — в Сарай? Никого в подпасках не оставили?
— Подпасков тут своих хватает. Не, отроков всех — в Сарай… кроме двух — этих, кажись, сурожцам отдали, в обмен на рыбу. Да, вчера утром и отдали, до каравана еще. Хорошая рыба была, вкусная… — Кузьма облизнулся. — И, главное — много. Мне — и то перепало.
— А отроков тех… куда?
— Да пес их знает. Может, в Сурож, может, в Тану, а может, еще куда… Один Господь ведает… Во! Пришли!
Заведя пленников на окраину становища, Кузьма кивнул на огромные кучи шерсти, среди которой копошились два полуголых, тощих и смуглых до черноты, парня.
— Этот — Азат, а тот — Арат, — указал на парней рыжий. — Или наоборот, черт их знает. По-русски ни бельмеса не говорят, но кое-что понимают. Как работать — покажут, заодно и присмотрят, чтоб не бездельничали. Будете дурковать — сообщат госпоже, ну а у той разговор недолгий. На первое — плетью отходят, а уж потом…
— Ишь ты — плетью, — недобро набычился Прохор.
А Федька хмыкнул:
— Я и говорю — нехристи!
— Но! Ты за всех-то не говори, — неожиданно обиделся старшой. — Госпожа Ак-ханум, между прочим, христианка.
— Да ну! — не поверили братья. — Быть такого не могет!
— Да как же не могет-то? Говорю вам — христианка. Конечно, вера ее не такая, как у нас…
— Латынница, что ль?!
— И не латынница. Своя какая-то вера. Но — тоже в Иисуса Христа!
— Батюшка наш еретиками таких людей звал, — хмыкнул Прохор. — Заблудшая душа — хуже язычника.
— Подожди, я вот расскажу, как ты госпожу честишь!
Похоже, говоря так, рыжий коллаборационист ничуть не шутил, и Ратников решил быстренько перевести разговор в несколько иное русло. Наклонился, зачерпнул, как показали, шерсть…
