— В чем дело?
— Подъем, гусьва!
— Какая гусьва?
— Тихо, соседей разбудишь. Подъем, говорю, гусьва.
Откидываю одеяло. Рядом с моей кроватью стоит в наброшенной на плечи шинели Атабаев.
— Что случилось?
— Быстро одевайся и в умывальник. Там тебя ждут.
Что за чертовщина! Однако одеваюсь, может, случилось что-то. Но что могло случиться, если мои товарищи в постелях? Саша Селезнев забросил волосатые ножищи поверх одеяла, уткнулся лицом в подушку. Иван Андронов и своей любимой позе: коленки к подбородку, свернулся в клубок, ладошку под щеку, как ребятенок в детском саду. Федор Смолятко — храпун на всю роту — распластался навзничь. Толкнуть его, что ли? Да нет, не стоит, проснется — закричит.
На ходу надев пилотку, спешу в умывальник. Да что ж это такое? Карпухин с Шершнем тоже здесь. И Атабаев с двумя дружками из третьего взвода: Лысовым и Наконечным.
— Что случилось, Гена? — наверно, мой голос прозвучал испуганно. Генкины рыжие брови сошлись над переносьем.
Атабаев, не дав Генке рта раскрыть, негромко скомандовал:
— Гусьва! В одну шеренгу становись!
Лысов с Наконечным прыснули в кулак.
— Может, объяснишь наконец, что тут происходит? — стараясь быть спокойным, спросил я Атабаева.
— Выполняй команду, все поймешь, — сердито сказал он. — А ну, становись в одну шеренгу, кому сказано!
Лысов и Наконечный сделали несколько шагов в нашу сторону.
— Они команд не понимают, они — салаги, гусьва, — язвительно проговорил Лысов. — Пусть стоят как стоят. Давай, Гришутка, приводи гусьву к присяге.
Генка не выдержал. Подошел вплотную к Лысову.
— Кто ты есть, Лысов? Кто ты такой, чтоб своего товарища поднимать среди ночи с постели и обзывать его тебе самому непонятным словом?
— Ну, ну, полегче, салага, — угрожающе прошипел Наконечный. — Не таким рога ломали.
— Про рога и про копыта в другом месте будем говорить. Отвечайте, что затеяли? Ну, Атабаев! Тебе первое слово.
— Ата, давай присягу, — скомандовал Лысов. — Чего с ними тары-бары разводить.
Атабаев быстро подскочил к деревянной подставке для чистки обуви, достал из-под нее лист бумаги и начал, на манер детской считалочки, декламировать:
Я салага, бритый гусь,
Я торжественно клянусь:
Компот, масло не рубать –
Старичкам все отдавать.
Серега, Генка и я дружно расхохотались.
— Вы что, — не без испуга сказал Лысов, — в своем уме? Дневальный услышит.
— А вы в своем уме? — сквозь смех пробасил Карпухин. — Слухай, Григорий Атабаев, сам сочинил или все втроем мучились? Впрочем, все одно: зря время тратили. Разве ж это стихи?
