— Откуда ты взял?
— Сужу по вашей комплекции, милорд.
— Ха, меня как не корми, я всегда такой. Кто на длинные дистанции, стайер по-нашему, тот всегда худой.
— Понятно. Удовлетворен, господин стайер, можете продолжать свой отдых.
— А ты по какому праву так со мной разговариваешь?
Генка не удостоил солдата ответом. Тот возвратился на свое место. За окном начали сгущаться сумерки. Я посмотрел на часы: сейчас рота уже возвращается с ужина. И так мне захотелось быть в строю, шагать под дружную многоголосую:
А для тебя, родная,
Есть почта полевая…
Может, это и хорошо, что мы не знали другой песни. Эта лучше других. Под нее уж очень хорошо идти.
Может, Генка угадал мои мысли, может, он тоже думал о том же самом — он ведь в принципе славный малый. Балагур, конечно. Ну, а что в этом плохого! Без этого тоже нельзя. Без этого служба — не служба.
— Брось, старик, не отчаивайся. — Генка хлопнул меня по плечу. — Пять суток — не полярная зимовка на Диксоне. День да ночь — сутки прочь. Мы еще покажем себя, старик. За одного битого сколько небитых дают? Давай раскладывай бивак, старик. Слухайте, синьор стайер, — обратился он к солдату, — будьте ласковы, распорядитесь насчет электрического освещения. Темновато, понимаете ли…
Солдат послушно прошел к двери, постучал. Из коридора раздался голос часового:
— В чем дело? Проголодался, что ли?
— Свет включи, служба.
Под самым потолком вспыхнула лампочка.
— Давайте теперь познакомимся, — я протянул руку и назвал себя.
— Цезарь Кравчук, — представился солдат. — Последнего года службы. Из подразделения Крохальского. Может, слыхали?
— Ах, Крохальского… Премного наслышан. Потому как соседи, — весело сказал Генка и протянул свою лапищу Кравчуку. — Будем знакомы, как говорится, по корешам: Геннадий Карпухин, первого года службы. Танкист… Ваше имя, синьор, мне по душе. Звучное. Императорское имя.
— Вы не обижайтесь на моего товарища, Цезарь, он такой… Оптимист, одним словом…
— Ничего, послужит — оботрется, — без всяких сердитых ноток ответил Кравчук. — Я сам был любитель потравить баланду.
После ужина мы знали о нашем новом знакомом столько же, сколько он знал о нас обоих, — почти все.
Лампочка под потолком дважды мигнула и погасла. Над дверью загорелся крохотный «ночник».
— Сатурн почти не виден, — скаламбурил Генка, ворочаясь на голых нарах. — Ну и постельки, доложу я вам. На таких не понежишься.
— Да, уж это точно, — засмеялся Цезарь. — Постели — не подарок.
