— Кто такой?
— Я? Я-то? Елькин я. А здесь охотничаю, грибки, клюкву беру…
Правда, кто он и что здесь делает? За кого он нас принял, почему так напуган? Возможно, никого не ждал, ну, а раз пришли мы, просто не знает, как себя повести.
— Откуда ты? — уже не глядя на Елькина, как бы между прочим спросил Евсей Васильевич.
— Я? Я-то? Да я — что! Простой я человек, колхозник. А здесь навроде бы в отпуске.
Сунай опять внимательно посмотрел на Елькина.
— Какой же сейчас отпуск колхознику? Полевые работы еще не закончены.
— Ай, работы! — вдруг оживился Елькин. — На кой они мне? И так все лето горбатил — хватит! Здесь тоже не худо. Месячишко проживешь — и все натурой получишь…
Тут Елькин осекся. Было похоже, что он чем-то проговорился, сказал то, о чем не следовало бы говорить. Это стало заметно по его поведению — беспокойно ерзал по лавке, то вставал, то садился.
Евсей Васильевич, разбиравший содержимое рюкзака, выпрямился, свел брови.
— Это как — натурой?
Елькин угодливо подскочил к деду, воодушевленно зачастил:
— Вишь, какое дело. Приехал я, к примеру, сюды, на озеро, грибков насолил, клюквишки, брусники намочил, рыбешки подловил — глядишь, зима короче. А не поленился, в район на базар увез — и денежки при тебе… На кой он мне, колхоз-от?
— Вот оно что! — понимающе кивнул дед. — Промышляешь, значит?
— Оно навроде так, промышляю. Кто ведь как может.
— Ну, промышляй, промышляй…
И по тому, как Елькин сразу приободрился и торопливо начал рассказывать о том, как много на озере птицы, а в лесу зверя, мол, только не ленись, «работай — и все будет хорошо», мы поняли, что последние слова Евсея Васильевича он принял как одобрение и, по-видимому, причислил нас к «своим» людям.
Сунай зажег свечу, поставил на подоконник. Теперь ясно было видно лицо Елькина — длинное, клочковато заросшее, с глубоким продольным шрамом на переносице. И во всем его неряшливом виде было что-то отталкивающее: руки черные от давнишней грязи, штаны висят на бедрах, ворот рубахи разорван и раскрылся, как кошель, обнажая ребристую грудь.
Елькин краем глаза уловил, что я наблюдаю за ним, и спешно застегнул воротник на единственную пуговицу.
После чая я предложил Евсею Васильевичу располагаться отдыхать, а сам собрался с Сунаем на берег озера.
— Вместе пойдем, — сказал дед и, накинув ватник, вышел за нами.
