Ну и пошло-поехало! Нажаловался парень в народный контроль. Проверили — точно: приписывает Смирных! Собрание было, здорово его прочистили, разряд сняли, тринадцатую зарплату тоже…
Ну и что думаешь? Загулял Ванька с горя. День нет на работе, два нет. Толкается пьяный у проходной, бьет себя в грудь кулаками, орет на всю улицу: «Ветеран я, ударник я! Кого оскорбили?!»
Ну и баба евонная, само собой, не сидит на месте. Строчит заявления в завком, партком. Семья ведь, говорит, у нас, тридцать лет заводу отдал, а тут какой-то желторотый кляузник, прости господи. Вот пускай он теперь и выполняет план…
А на участке-то на том, где Ванька работал, и верно — завал. Не управляется парень с нормой, хоть и старается. Мастера сбились с ног, да где теперь опытного заменщика возьмешь?
Ну и опять собрание было, простили Ваньку. Разряд восстановили и все остальное, как было.
И тогда парень сказал: нечему, говорит, мне учиться у этого человека и вообще нечего делать на заводе. Я, говорит, думал, буду рядом с рабочим, гордиться им буду, а кем мне гордиться? Разве это рабочий?
И уволился. Быстрехонько так уволился, даже никто его и не попридержал. Болтается теперь, поди, без дела такой-то здоровяк… Да нет, скорей всего на другой завод подался, к хорошему человеку попал…
Рыбак бросил окурок, встал, взволнованно заходил вокруг костра.
— Ить кого тут и винить — не сразу сообразишь! Ванька — он, конечно, дурак, и не об нем разговор, но ведь таких-то ванек ой-е-ей еще сколько! Сперва их самих надо учить, а уж потом молодежь. Как-то вот подсказать бы надо, растолковать этому парню, да и не только этому, что рабочий-то наш класс не тот, кто мухлюет с нарядами, не тот, кто с получки околачивается возле пивных ларьков, а тот, который поднял вон из какой порухи Расею, кто построил город, в котором он живет, завод, куда он пришел работать. И знал чтобы этот парень, что куда ни обернешься, за что ни возьмешься — все сделано руками рабочего человека… Да что там рассуждать! — хлопнул себя по коленям Рыбак. — Молодежь — она и есть молодежь. Мы ведь тоже не святыми росли, были и у нас вывихи. Одно я знаю твердо: случись, не дай бог, беда какая, война к примеру, они, эти парни, будут впереди нас и костьми лягут, если потребуется, за землю родную, за Расею, потому что они — силушка и кровь наша, совесть наша!
— Ну, разболтался я, хватит, — заключил Рыбак. — Будем палатку-то ставить?
— Конечно, сейчас.
— Ну так давай да поедем, поудим. Тут, на русле, ха-ароший лещ берет. Только с прикормом.
