То, чего я и добивался. Радоваться должен бы… а на душе погано.
По батарее постучали. Видимо, кто-то из соседей решил, что половина первого ночи мало подходит для драматических монологов. Тоня резко выдохнула и замолчала, скрестив руки на груди. На меня она теперь смотрела, как на паука.
– Всё? – тихо поинтересовался я.
Жена свирепо кивнула.
– Тогда у меня к тебе просьба: давай пока Насте ничего не говорить. Ей к олимпиаде надо готовиться. Сама знаешь – если займет хотя бы шестое место…
– Ладно, – оборвала меня Тоня. – Пока не решится вопрос с поступлением, не будем девочку травмировать. Но спать будешь в гостиной!
* * *
Настя все равно обо всем догадалась. Она вообще у нас умничка.
Сначала пыталась устроить скандал мамочке. Такого ора в нашем доме не было никогда. Единственным результатом этого бурного выяснения отношений стало то, что Настя и Тоня перестали общаться. Все необходимые сведения отныне передавались только через меня.
Ко мне Настя стала, напротив, очень нежна. Даже повадилась делать чай, когда я работал на компе. Иногда Настя заводила со мной разговор о наших с Тоней отношениях. Пытаясь поддержать меня морально, обозвала маму малоприличным словом. Вот тут я ее сурово оборвал и жестко запретил высказываться о матери в таком духе. Что бы ни случилось – она мама, она всегда будет любить Настю, и не Насте ее судить. Дочка сначала надулась, но, поразмыслив, стала ко мне еще внимательнее. Видимо, решила, что это папочка от избытка благородства так говорит.
С Тоней мы общались ровно, даже улыбались друг другу. Из посторонних только мудрая Валентина поняла, что происходит. Но ограничилась только одной фразой, когда мы остались наедине.
– Вы молодец, – сказала она без капли усмешки, – я бы так не смогла.
Тонино направление в бизнесе развивалось неплохо, мне даже удалось вернуть часть вложений инвесторам (они были несказанно удивлены этим). Можно было бы выделить эту часть деятельности в отдельную фирму, но этого я как раз делать не хотел.
Как ни странно, на танцы мы с Тоней по-прежнему продолжали ездить вместе. И даже танцевали в паре. Думаю, решающую роль здесь сыграл внутренний довод Антонины: «А что люди скажут?» Действительно, пары у нас в клубе уже сложились, если бы мы выразили желание поменяться партнерами, это вызвало бы недоумение и, возможно, расспросы.
Во время первого после размолвки танца мы чувствовали некую неловкость, но уже ко второму она улетучилась. Это словно машинка времени: во время вальса или танго мы как будто возвращались в недавнее прошлое, когда были образцовой семьей. Игра, которая одинаково нравилась и мне, и ей.
