— Бывся, бывся з тобой Сережка — и задарма.
— Даром мухи не летают.
В часть назначения ехали по Сибири. Ну и мощь! Ну и громадина! Жили они в ней по семнадцати лет и не знали толком, какая такая есть Сибирь. Ну проходили по географии, водили указкой по карте. А что карта? Раскрашенный лист бумаги на бечевке, масштаб. В натуральную величину Сибирь удивляла силищей и манила недоступностью, как рослая и красивая девушка-кержачка.
От раскрытых дверей вагона не отходили. И чем дольше любовались ею, тем больше удивлялись: откуда столько простору берется? А Сибирь разворачивалась и разворачивалась. И уже не хватало дня, чтобы наглядеться на нее. И когда поезд останавливался где-нибудь среди тайги, авиаспециалисты выпрыгивали из вагонов и бежали за цветами. В Сибири и цветы какие-то особенные: огромные, яркие и нисколько не пахнут. Зачем им запах, когда красоты хоть отбавляй. Расползутся сержанты по склону сопки — насилу паровоз дозовется их. Того и гляди, кто-нибудь отстанет.
Шрамм отстал-таки. Поискали по нарам — нет, сходили в соседние вагоны — нет. Доложили командиру роты:
— Ефрейтор Шрамм отстал, товарищ старший лейтенант.
— Где?
— А вот, наверно, когда перед туннелью останавливались.
— Тьфу! И навязался он на мою голову! В училище морочил-морочил меня и тут откалывает номерки. Жди теперь его с медведем в обнимку, не иначе.
Шутка шуткой, дело серьезом. Оттуда в любой конец до ближайшего полустанка с полста километров. Она хотя и возле железной дороги, а все равно тайга, не парк культуры. Разослали запросы с описанием примет. Ни слуху, ни духу ниоткуда. В Иркутске подкатывает к дверям теплушки.
— Я в этом ящике ехал?
— Вовка! Ты видкиля взявса?
— З експресу, Гера, «Москва — Владивосток», — хохочет Шрамм. Ничто нипочем ему.
— Врешь ведь. Где ты на него сел?
— А на повороте. Поднимал, поднимал руку — ни одна собака не берет. Лег на рельсы — тормознули. Отворачивать некуда, скалы.
После этого ЧП Сергею житья не давали. На каждой станции:
— Демарев, Шрамм твой тут?
— Отсыпается.
— Смотрите, чтобы опять не отстал.
Перед Байкалом пели сибирские песни. В одном вагоне:
Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать…
В другом затягивают:
Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулевая бочка…
— Байка-а-ал! Дывытэсь: Байкал! — заорал вдруг Герка так, что паровоз на крутой кривой, казалось, аж оглянулся, но, не поняв, кто кричал, почему кричал, а может, кто из вагона выпал, заупирался, заупирался и встал. Ну, тут и посыпались. Кто юзом с насыпи, кто по-медвежьи через голову. Бегут, на ходу раздеваются. Сапоги кверху летят, гимнастерки трещат: надо успеть искупаться в знаменитом озере. Но… Забегут по щиколотку — и назад: вода как лед.
