— А ты сказал, что пуля в лоб — это слишком примитивно… Что если ты заподозришь Кри в измене…
Фермер на тракторе. Велосипедисты. Мост через реку.
— Ты уедешь на край земли, возьмёшь молоток и раскрошишь себе череп…
Надпись «Франкфурт».
— Ты соврал ей, да Аспид?
Я помолчал и взъерошил волосы на его макушке.
— Нет, Два. Я не соврал. Именно поэтому мы не летаем с тобой самолётами.
— У тебя аэрофобия? Или акрофобия?
— Нет, — рассмеялся я, — кераунотнетофобия!
— Это ещё что?! — совершенно искренне удивился он.
Я обнял его за плечи.
— Много будешь знать — скоро состаришься.
— Не… — пробурчал Два, — тогда не надо.
— Сам не хочу! — засмеялся я.
И подумал:
— Нет, Кри. Я тебе не соврал.
Я пришло к ней, когда ей было три года.
Я приснилось ей.
Во сне она бежит по бесконечному коридору в белой бесформенной одежде, достающей до косточек на щиколотках. Впереди (прямо перед ней) летит маленький пульсирующий огонек (похожий на пламя движущейся в пространстве свечи), но это не свеча. А если и свеча — то неразличима нить, которая сгорает, обычно питая огонь. Неразличим воск, который содержит в себе эту нить и формирует тело свечи. А может и нить, и воск были настолько черны, что растворились в обрывках неровной тьмы?
Что-то горело невидимое, колыхаясь видимым нервным пламенем. Что-то освещало этот серый коридор с неровными стенами, и этого было достаточно.
Сон был черно-белый. Даже серо-белый. И короткий.
В конце этого сна твердь под её ногами исчезла, и она полетела куда-то вниз.
И, вздрогнув, проснулась.
Возможно (возможно!) ей снились до этого сны.
Но запомнила она именно этот.
И с тех пор помнила его, как Первое Приснившееся ей.
Первое Сновидение.
В ее памяти хранилось странное: помнила — причем отчетливо — явно очень маленькую себя в полной темноте. Она говорила в эту темноту:
— Мама! — и почти сразу, где-то слева, загорался свет. Сквозь деревянные прутья она видела мужчину, встающего с постели. Видела заспанную женщину рядом с ним. Видела бутылку с белым содержимым, приближающуюся к ней. Чувствовала резиново-молочный вкус во рту. Видела, как тух свет. И самое странное — помнила еще три-четыре секунды этой темноты с соской во рту. И это воспоминание было гораздо более ранним, чем сон.
А еще помнила совсем непонятное: молодую маму с большим животом. Видела ее со странного ракурса — очень снизу. Мама возвышалась многометровой глыбой. И в животе у Мамы — была она. Это было не совсем понятно. Даже совсем непонятно.
