Очевидно, я действительно деморализован. Так. Спокойно… Спокойно.
Мы входим в тень огромного павильона.
На высоченных стойках натянут кусок ткани, оберегающий от жгучих лучей, значительный участок территории: около сотни посадочных мест. Куча людей. Как раз это нам сейчас нужно. Мы стремительно, неровным маршрутом, огибая столики, занятые шумными детьми и ленивыми взрослыми, вклиниваемся в самую гущу народа. Вот он, свободный. Тащу еле поспевающего Два за собой.
Присели. Друг, напротив друга.
Два недостаёт ногами до пола. Положил руки на колени. Послушно смотрит мне в глаза. Я тру лоб рукой. Это для того, чтобы НИКТО не мог увидеть в моих глазах
влагу.
Я не плачу.
Это от боли. От боли — которая гораздо страшнее физической.
Лучше бы мне отрубили руку.
Я бы даже не пикнул.
Два молчит.
Я сижу, прикрыв глаза ладонью.
И когда официант спрашивает:
— Что будете заказывать? — они, впитывающие визуальную информацию, сухи, как пустыня.
Это была даже не слабость. Это — сиюминутное. Сиюсекундное.
Слабость — это Кри.
Была слабостью.
Была Кри.
Моя Кривда. Светловолосая, психованная Кривда.
— «Колу». Два пломбира. Кофе, — говорит Два. Потому что Я сейчас не могу говорить.
Сумасшедшая. Никого не боявшаяся. Плевавшая на всех Кривда.
Неужели — ЕЁ! Больше — НЕТ?!!!
Злоба. Ненависть — знакомые мне состояния кипят в одном котле с Горечью.
Мы молчим.
Вокруг — гомон. Хохот. Стрекотание возле игровых автоматов. Музыка из бара. Работающие, подвешенные к потолку телевизоры. Молчим, когда официант расставляет заказ. Молчим, когда я расплачиваюсь.
Два берёт обеими руками стакан и, поймав ртом трубку, пьёт колу. Смотрит на меня.
— Кто это сделал? — спрашиваю я.
— Он не знает.
Микса.
Всё-таки пришла. В принципе, куда ей деваться? Смотрю ей в глаза:
— Ты знаешь?
— Да.
Она стоит, не смея присесть.
Это правильно.
Пусть постоит.
Пусть подумает над своими поведением.
Она прижимает некогда белый, а теперь набухший от крови платок к своей левой руке.
— Ты же знаешь, что шрам от укуса заживает дольше, — говорит она. В её голосе, остаточные нотки истерики. — Ты специально меня укусил, да?
— Одонтофобия, — чётко и громко произносит Два. Микса смотрит на него, как на заговоривший вдруг пень в лесу.
— Боязнь зубов, — поясняю я.
Она молчит. Переваривает информацию. Или раздумывает, как удобнее меня пнуть?
Наверное, и то и другое.
Два, дуя в соломку, устраивает в стакане «колы» бурю — локальное джакузи для Барби.
Я, не спеша, отхлёбываю кофе из крохотной чашки. Такая себе семья. Только кто-то в ней истекает кровью.
