— Мама, — вдруг сказала Ксения, — можно я с Алексеем пойду вечером на дискотеку.
Вера Петровна глянула на меня.
— С Алексеем? А ты книги, которые на лето задали, прочла?
— Мама!
Вера Петровна рассмеялась:
— Да шучу я, шучу… Можно, конечно… Но не позже одиннадцати — домой.
— Двенадцати, — сказала Ксения.
— Ну хорошо, хорошо… — она подняла руки, сдаваясь. — Не позже двенадцати.
* * *
Я зашёл за ней незадолго до того, как окончательно стемнело. Она сама попросила меня об этом.
Выпорхнула из калитки — простое платье по фигуре, босоножки — и сразу, будто всю жизнь это делала, взяла меня под руку:
— Пошли?
— Пошли…
Мне нравятся её прикосновения. И запах, исходящий от её волос. Хороший запах. Хороший, тихий вечер. Хорошая девчонка. Спрашиваю:
— Куда пойдём?
— Куда хочешь.
— Так я не знаю, какая тут дискотека получше.
— Да не нужна мне никакая дискотека, — спокойно, как всегда, говорит она.
— А что нужно?
— Ничего не нужно, — она всё так же спокойна.
Смотрит в темноте на меня:
— Просто хочу погулять с тобой, мой Принц.
— Я точно твой Принц? — улыбаюсь я.
— Абсолютно точно, — уверенно говорит она.
И мы просто бродим по улочкам, по набережной, снова по улочкам. Болтаем ни о чём. Или молчим, что чаще. Хорошая девочка. Хороший вечер. Потом я покупаю для неё пачку сигарет.
— Зачем целую пачку? — говорит она. — Мне её некуда девать. Мама если найдёт, такой скандал закатит.
— Они будут у меня, — говорю я, — а то я не хочу бегать тут по пляжу, стреляя сигареты, и разбить себе лоб в темноте.
Она рассмеялась. Наконец-то. Хороший смех.
— Пойдём где-нибудь присядем? Я хочу покурить, — попросила она. — У меня на ходу не получается.
— Пойдём…
Долго бредём вдоль аллеи, уставленной скамейками: все они заняты компаниями молодёжи или парочками. Вдруг понимаю — мы тоже парочка. Хм… Интересно.
Наконец в самом дальнем углу парка обнаруживаем пустую скамейку.
Зажигалка щёлкает кремнием, выхватывая на пару мгновений её лицо, — и снова темнота. Только огонёк сигареты в ночи иногда, когда она затягивается дымом, становится ярче.
Потом стремительный росчерк огня — полетел окурок, и — россыпь искр в месте падения его на землю.
Вот теперь наступает полная темнота. В ней белеет лицо моей спутницы. Тьма сильнее загара. Я поднимаю голову и смотрю в небо. Великое чёрное пространство. И эти звезды — миллиард мерцающих огоньков — только подчёркивают это величие: как бы они ни были далеки, границы этой бесшовной тьмы — ещё дальше, неизмеримо дальше… И нет таких цифр, которыми можно исчислить её
