Здесь любой наблюдаемый пейзаж неизменно пребывал в непрерывном движении: в нём менялось всё – и цвет, и состояние атмосферы, и общее настроение. Сюжеты новых и новых картин пестрели и множились, поражая воображение своим калейдоскопическим многообразием. Но более всего Ждана манило море, особенно сейчас, когда сникал ветер, замирала волна, и морской берег пламенел огненными прикосновениями солнца. Да и само море выглядело как-то необычно, напоминая ему Чёрное, словно бы вся необозримая, тяжёлая масса воды замирала под гипнозом мощного отлива, который Ждан чувствовал по шелестящему звуковому потоку, напоминающему шорох новогодней мишуры из упругой серебристой фольги. Ждан давно мечтал увидеть уходящее море, прирастающий подводными территориями берег, и праздник чаек над обнажившимся дном. Выйти к берегу можно было только по одной тропе, тропе почти отвесной, но имеющей ступенеобразные выдолбы и площадки, позволяющие перевести дух и собраться для дальнейшего спуска или восхождения. Поначалу эта тропа казалась Ждану опаснейшим альпинистским маршрутом повышенной сложности, но, пройдя её десяток раз, такое ощущение ушло, оставив лишь способность предельно концентрировать внимание и подмечать на своём пути любую мелочь, вернее, никогда не почитать её за таковую.
Море внизу уже отступало. Открылась не только узкая нейтральная полоса, состоящая из скользких, поросших яркими водорослями камней, но и, собственно, дно, сплошь облицованное белым ракушечником, преображающееся на солнце в затейливое и слепящее мозаичное панно. Ждан ступал по сверкающей территории моря и поражался не только открывающейся подводной архитектуре с диковинными арками и витыми колоннами, но и странной обратной перспективе звуков, в которой звоны падающих капель и хруст шагов доминировали, в то время как крики птиц, которых кружилось над освободившимся шельфом великое множество, скорее угадывались, ровно, как и шум отступающего моря.
Ждан ушёл достаточно далеко от нейтральной береговой полосы, оставив позади величественные построения из белоснежных витиеватых форм, и мог уже без каких-либо помех наблюдать как проваливается вода между чёрных гребней подводных скал, отсвечивающих на солнце намокшим бархатом морской тины. Там, где глубина моря была значительной, поверхность, казалось, совсем не отражала падающих лучей, солнечный свет тонул в этих неровных пятнах, увлекаясь вместе с прозрачной воздушной пеной, закручивающейся в гигантские медленные воронки. Ждан мог даже разглядеть центры этого величественного движения – они были свободны от пены и лежали ниже остальной плоскости воды на десятки сантиметров. Открывающаяся картина предполагала столь масштабное взаимодействие различных природных начал, такое мощное напряжение противоборствующих сил, что человек представлялся здесь явно посторонним, не соответствующим значительности происходящего, тем не менее, только ему, как случайному и независимому наблюдателю и представлялась возможность почувствовать и по достоинству оценить это событие. Ждан вспомнил про большие настенные часы на аэровокзале, и ему почему-то подумалось, что не невидимому хозяину паутины была дарована власть над временем, который, скорее всего, был лишь послушным джинном этого замкнутого пространства, а человеку, способному в своём параллельном мире тысячи раз вернуть утраченное, продлить настоящее и заглянуть в будущее. И Глокен, не знающий покоя шкипер, ведущий свой корабль среди вздорных волн, тоже, по сути, является невольным рабом своей посудины, и только его пассажиры были по-настоящему свободны, только они были в состоянии связать воедино все причины и следствия, соединить начала и концы своего путешествия, но неразумно и недальновидно пренебрегали такой некто-читальной способностью, дарованной им a priori. Но, может быть, и задумано так, чтобы носителям этого бесценного дара никогда и не случилось им воспользоваться или ещё лучше: они вообще не должны ничего знать о его существовании. Тогда понятно, отчего никто не пожелал наблюдать столь необычное природное зрелище морского отлива и остался в посёлке заниматься бесполезной работой, без которой вполне все могли бы обойтись, играть в карты, занимать своё время глупыми, ненужными разговорами или молча курить на кухне, глядя на огонь. Ну, тогда, расторопный Глокен, принимай своих пассажиров – им всё равно куда!
