Я проснулась в ужасе и никак не могла стряхнуть сон, выйти их него. В комнате стояла тишина, одна из двух лун, красная, ярко светила прямо в окно. Я закрыла глаза и только подумала, как хорошо, что все это было не по-настоящему, как снова уснула...
...и увидела снежную поляну. Над ней - полная голубая луна и изогнутый алый месяц. Тоненькая девочка танцует, музыки не слышно, но, кажется, что вот-вот она зазвучит. Руки взлетают к небу, словно легкие крылья, материя платья струится темным серебром. Эта девочка - я, но старше... танцую на незнакомой поляне лунный танец... А дальше - то ли иной сон, то ли продолжение сна - снег, а на нем кровь и вдавленный ногой или лошадиным копытом синий цветок.
Утром я помнила свои сновидения совершенно отчетливо. Мама, присев на скамеечку у камина, разжигала огонь. Я тут же подбежала к ней и рассказала приснившееся ночью. Мама, задумавшись, медленно вытерла о полотенце испачканные углем руки.
-Да, это были те самые видения... "сны совершеннолетия"... Только я не понимаю их, не могу правильно истолковать...
Мама печально посмотрела на меня и вдруг обняла.
-Мне вдруг стало так тревожно, Растанна, я так боюсь за тебя...
-Там, где про войну, как ты думаешь, это предзнамье?
-Предзнаменование, так это называется. Не обязательно.
-Значит, ты считаешь, это пустой сон?
Мама промолчала, ее лицо стало грустным и отрешенным. Она ушла в свои мысли и больше о моих сновиденьях ничего не сказала.
Еще две ночи прошли впустую - никаких особенных сновидений. И я решила, что, наверно, не получу больше от Судьбы никакой подсказки. Но на третью ночь меня затянуло в странный и длинный сон, как сквозняком затягивает свалившийся на пол пестрый фантик. Когда спишь, то никогда не знаешь, что это все - не по-настоящему. Так было и тогда, когда я видела те, необычные сны, и сейчас. Но теперь появилось ощущение, что все происходит неспроста и надо все как следует запомнить. Мама говорит, что такое ощущение - это наитие, и к нему надо прислушиваться.
Я увидела чужой город, странные дома - они стояли, как солдаты, ровными рядами, были все низкие, кряжистые, а из окон вывешивались на улицу окорока, связки колбас, чулки, набитые луковицами, какие-то мешочки, иногда через подоконник переваливались пухлые пестрые перины, наверно, так их проветривали - но никакого беспорядка, все очень аккуратно и чинно. Черепичные рисунки на крышах аккуратные, выложенные на один манер, без фантазии, и все одного цвета - на всех крышах. Непонятное было что-то в этих домах, как будто я видела не настоящие здания, а те, которыми они должны были быть, как будто их настоящий облик стал невидим, а "душа" - видимой. Конечно, я понимаю, что никакой души у них нет, но не знаю, как сказать иначе. Смеркается, я свернула с одной улицы на другую, и вот, неожиданно, оказалась на кладбище. Двое могильщиков, бедно одетых, несли гроб. Мелко накрапывал дождик. Могильщики опустили гроб в мокрую землю, и, перебрасываясь словами, начали засыпать яму землей. Кто-то, стоящий за моим правым плечом, сказал: "Подойди, попрощайся..."
