– А когда начнется коррида? – сказал он журналистам, записывающим каждое его слово.
– Так она уже идет! – сказали они ему.
– Что? – сказал Диего.
– Вот это групповое изнасилование… – сказал он.
– Это, по-вашему, коррида, – сказал он.
– Да, это коррида, – сказали ему.
– Настоящая испанская коррида, – сказали ему.
– Ха, – сказал Диего.
Еще Диего сказал:
– Ха-ха.
– Ха-ха-ха, – сказал Диего.
– ХАХАХАХАХА, – сказал он.
Встал, и, поправив треуголку, подбежал к ограде. Лихо перепрыгнул ее. Расплющил яйца придурка с мантильей с одного удара ноги сзади, проткнул бандарильос копьем, вырванным из спины быка… Остальные бросились с поля наперегонки. Диего, плюнув им вслед, снял треуголку, и раскланялся перед быком.
– Чистый бой, – сказал он быку.
– Ты и я, – сказал он.
– И никаких копий, ножей, ядов, лошадей, газет, обналичивания, экспресс-чеков, анализов крови, популяризации абортов, прав секс-меньшинств, роста тарифов ЖКХ и прочего дерьма, – сказал он.
– Ты и я, – сказал он.
– Жизнь и смерть, – сказал он.
– Всего и делов-то, – сказал он.
– Каждый бой как последний, – сказал он.
– Каждый бой и есть последний, – сказал он.
– Вот это и есть настоящая коррида, – сказал он.
– Какой она и должна быть, – сказал он.
– Му, – сказал бык.
Глядя друг другу в глаза, враги молча стали сходиться. Молчал стадион. Молчали зрители трансляции. Молчал мир.
Стрекотали камеры…
* * *
…спустя каких-то полгода Диего, ставшего самым знаменитым матадором мира, пригласили в королевский дворец. Там улыбчивый и разбитной мужик по имени то ли Хуйлан то ли Карла вручил ему позолоченную ленту, и паспорт на имя подданного Испании, Диего эль Тиру эль Гидигиччо де Фонтанеро.
Это значило, что теперь Диего испанец, дворянин и гражданин Евросоюза.
В жизни матадора это ничего не изменило. Он по-прежнему жил аскетом и по-прежнему выходил на арену сам, с голыми руками. И сражался с быком каждый раз, как последний. Осенью того же года к нему вернулась Ольгуца, бросившая этого занудного говнюка Хосе. Тот оказался ревнивцем и бил ее почем зря. Диего, впрочем, жену тоже бил. Ольгуца отнеслась к этому с пониманием.
– Ну шлюха, шлюха я, – шептала она, когда Диего, поставив ей на спину кувшин с вином, стегал до крови перед тем, как повалить на пол и овладеть.
Чем больше Диего бил и унижал Ольгуцу, тем сильней она в него влюблялась. Так что Диего перестал разговаривать с Ольгуцей и отдавал ей приказания щелчком пальцев. Вскоре Ольгуца кончала от одного лишь щелчка. Она любила сидеть в ногах и Диего и прижиматься щекой к его руке. Кажется, я открыл не только секрет корриды, но и секрет жизни, думал иногда Диего. Он процветал. А слабак Хосе, не выдержав измены Ольгуцы, застрелился. Диего, узнав об этом, лишь усмехнулся и пробормотал непонятную фразу. Что-то вроде «Одесса, вч, стройбат, незапланированный, кули». На поминки он не пошел.
