– Это означает, что я должен раскланяться. – Петр Петрович предпочитает уйти самому, нежели быть выгнанным.
– Дорогой доктор, вы неправильно поняли мою сестру, – Серафима, наверное, для убедительности своих слов облизала нижнюю губу язычком, – Анна просто не желает больше петь.
Анне Ивановне согласиться бы. Вопрос об уходе Петра Петровича Олоневского был бы решен тотчас.
Вероятно, Анна Ивановна, как и её младшая сестра, имела к Петру Петровичу что-то еще сказать или, что не исключено, сделать, так как она слов сестры не стала ни подтверждать, ни отрицать. Она выразилась по-своему.
– Желаю пить чай, – изогнула линию губ в улыбке, придала своим глазам выражение радушия и для большего эффекта повела рукой в области бюста. Движение её руки было подобно взмаху крыла.
– Чай, чай, – пропела Серафима и, в отличие от старшей сестры, открыла рот в широкой улыбке. Руки её оставались там, где были и раньше. То есть на бедрах.
Изыск и искус. А перед ними он. Кто жаждет быть изыскано искушенным.
Питиё чая растянулось до позднего вечера. До того часа, когда по «спецканалу» начали демонстрировать программу «Дом-2». Ксения Собчак и группа молодых развратников глумилась над всеми мыслимыми и немыслимыми нормами нравственности.
– Фу, какая мерзость, – заявила Анна Ивановна, автор сборника стихов и одного романа.
– Кому-то может нравиться. – Серафима терпимее сестры.
Петр Петрович, хорошо знавший свой предмет – гинекологию, и изучавший сексологию, молчит. Он мог бы сказать, что нормы нравственности меняются от века к веку. Что, к примеру, наряд Серафимы в XVIII веке вызвал бы шок у публики. Или песенка на стихи Окуджавы: «За что ж вы Ваньку-то Морозова? Ведь он ни в чем не виноват. Она сама его морочила, а он ни в чем не виноват. Он в старый цирк ходил на площади и там циркачку полюбил. Ему чего-нибудь попроще бы, а он циркачку полюбил».
Да за такое, пропетое где-нибудь на площади Мадрида «Plaza de la Puerta del Sol», с ходу отволокли в инквизицию.
– Почему вы молчите, милый доктор? – спрашивает Анна Ивановна, месяц назад проходившая обследование у Петра Петровича и помнящая до сих пор неудобство позы в кресле гинеколога. «Фи, как неудобно»…
– Я придерживаюсь того мнения, что человек сам выбирает то, что ему читать, смотреть или слушать. Я прохожу мимо зала, где вывешены картины абстракционистов.
– Даже если там картины Пикассо? – мило возмущается «изыск».
– Даже если там висит сама «Герника», – спокойно отвечает Петр Петрович.
