Сказав это, что, по сути, подпадает под статью Уголовного Кодекса, соседка, что живет слева, важно ступая, ушла, шипя:
– Спалю, точно спалю.
У таких людей так и бывает: втемяшит себе в голову какую мысль зловредную – не отступится, пока не исполнит. Вернувшись в избу, она достанет из буфета графин, который раньше ставили на стол президиума собрания, нальет из него чистейшей самогонки в фарфоровую чашку с павлином и выпьет. При этом опять прошипит:
– Спалю.
– Чем крышу-то править? Шиферу нету.
– Толь возьми. Скоро дожди пойдут. Хочешь в хляби жить?
Родичи беседуют у окна. Вонь выветривается – и им нипочем, отчего вонь эта. Обернулся хотя бы муж, да посмотрел на кровать, где в свое время умерла бабка.
– А ты чего пришел-то?
– Не твое дело, – отвечает отец сыну, – Надо и пришел. Ступай во двор и ладь крышу.
Федул ушел. Тут Порфирий и обернулся.
– Святые угодники, что же это творится?
Тело Параскевы начало распухать. Рядом, калачиком свернувшись, Сева. А вонь так и прет.
– Померла. Федул придушил, не иначе. Ну их к черту. Пущай сами разбираются.
Порфирий вышел и, не окликая сына, который возился у сарая с рулоном толи, быстро зашагал в сторону леса. Там его крепость, там его настоящий дом. Проходя мимо копны сразу за околицей села, он увидел, как от реки медленно идут трое. Это, несмотря ни на что, взобрались Фрол, Фадей и Федора. Оклемалась русская женщина. О таких писал поэт.
– Что за народ? Двое мужиков на одну бабу, и с утра.
Плюнул себе под ноги и ускорил шаг. Лес чист. Там животные, ягоды и грибы. Даже поганки можно применить с пользой, если с умом.
Наш синклит собрался во дворе дома Федула.
Сели на бревно, что хозяин приготовил для укрепления сгнившего венца, мужики закурили, а Федора стала себя ощупывать.
– Какое гадство, – сказала она после того, как закончила, – все тело болит, а в голове гудеж такой, будто там рой пчёл поселился.
– Самогонка протухла, вот после неё и болит, – откашливаясь, говорит пастух.
– Ты бы за своими коровами пошел, а не умничал тут.
Фадей определенно был не в духах. Иначе и быть не могло: сено утопил, лодку тоже, дома не ночевал, голод гложет. А дома жена, старая карга, ждет. Старой карге двадцать восемь лет. И не ждет она мужа. Есть у неё более важные занятия.
Голоса товарищей услышал Федул. Все веселее.
– Не померли? Лестница вас не угробила?
Ему весело. Это при том, что в доме покойник и инвалид сын. Село.
– Самогонка есть? – спрашивает Фрол, которому надо идти искать коров, но как он пойдет, когда ноги-руки дрожат.
